"Джек Йовил. Дракенфелс ("Warhammer: Вампир Женевьева" #1) " - читать интересную книгу автора

стремительных ручьев в Горах Края Мира, через самое сердце Великого леса,
потом, разбухнув от слияния с Урскоу, к внутреннему порту Талабхейма и
оттуда, бурная и мутная от черного ила, собранного в Срединных горах, в
Альтдорф, к Рейку. Брось Женевьева с террасы свой платок, и он, вероятно,
добрался бы через всю Империю к морю. Прямо сейчас какое-то речное судно -
редкость в этой глуши - причаливало к монастырской пристани.
Здесь, уединившись ото всех, ей нравилось размышлять о реках, подобных
кровеносным сосудам. Она пошла в монастырь, чтобы уйти из мира, но века,
проведенные среди людей, привили ей вкус к их делам. Вкус, который отец
Гонорио не одобрял, но подавить который ей не удавалось. Когда спускалась
утешительная тьма, она смотрела, как высокие деревья превращаются в тени и
встающая луна колышется в воде. Как там дела в Альтдорфе? В Миденхейме?
Правит ли еще Люйтпольд? А "Полумесяц" все еще работает? Стал ли уже Освальд
фон Кенигсвальд выборщиком Остланда? Все это ее не касалось, и отец Гонорио
клеймил эти ее интересы как "страстную любовь к сплетням", но она не могла
существовать без них. Судно, что там, внизу, привезло животных, одежду,
инструменты, специи. Но не книги, не музыку, не новости. Предполагалось, что
в монастыре все довольны неизменностью жизни, что их не трогает хаотичный
поток ее событий, прихотей и тенденций. Четверть века назад Женевьева
нуждалась в этом. Теперь, возможно, ей следует вернуться в мир.
Монастырь был основан во времена Сигмара темным отцом Гонорио, Беладой
Грустным, и оставался в своей изолированности неизменным на протяжении
столетий. Гонорио по-прежнему носил букли и косицу давно прошедшей эпохи, и
остальные члены ордена предпочитали одежды времен своей истинной жизни.
Женевьева вновь почувствовала себя ребенком и ощущала на себе придирчивые
взгляды, осуждающие ее одежду, ее прическу, ее желания. Некоторые другие,
Истинно Мертвые, ее раздражали. Это были существа из преданий, которые спят
днем и которых охватывает пламя на рассвете, если только они не успеют
благополучно спрятаться в гроб, засыпанный их родной землей. Многие носили
на себе отметины Хаоса: глаза будто из красного мрамора, волчьи клыки,
трехдюймовые когти. Их пищевые привычки оскорбляли ее нежные чувства и
вызывали изрядную напряженность между монастырем и немногими окрестными
лесными деревушками.
- Что такое ребенок, одним больше, одним меньше? - вопрошал Гонорио. -
Все, кто живет естественной жизнью, умрут раньше, чем мне понадобится в
очередной раз сбрить щетину с подбородка.
Женевьева последнее время ела меньше. Как и многие из древних, она
пережила эту потребность. До некоторой степени это было облегчением, хотя ей
недоставало той бури ощущений, которая приходит вместе с кровью, тех
мгновений, когда она чувствовала себя почти по-настоящему живой. Об одном
она могла бы сожалеть - что никогда не дарила темного поцелуя; у нее не было
преемников, не было молодых вампиров, которые считали бы ее своей темной
матерью, не было потомства в этом мире.
- Тебе надо было обзавестись потомством, пока ты была еще достаточно
юной, чтобы ценить их, моя дорогая, - сказала изящная, исполненная
достоинства леди Мелисса Д'Акку. - Вот я за свои века породила почти сотню
молодых вампиров. Все славные ребята, любящие темные сыновья. И все
красивые, как Ранальд.
Шанданьяка сделала вампиром леди Мелисса, поэтому знатная дама
относилась к Женевьеве как к своей темной внучке. Она напоминала Женевьеве