"Короли и Звездочеты" - читать интересную книгу автора (Туулли Лана Борисовна)VII. МАНЕВРЫ НА ФЛАНГАХ У лесопосадки Сашу перехватили Догонюзайца и Ноздрянин. Похлопали по плечу, выражая радость, что хлопца выпустили из психушки, вот только, видимо, рано: ты чего один пешком ходишь? Волков не велел. наоборот, сказано усилить охрану и ввести дополнительное патрулирование, чтобы избежать попадания на Объект всяких разных подозрительных личностей. - А у тебя, Сашка, физиономия очень подозрительная. Чего-то ты сбледнул, - хихикнул Ноздрянин. - Тебя что, Марина Николаевна не кормила? Или Боулинг почем зря мучил? - А, - вяло отмахнулся Сашка, усевшийся на заднем сидении внедорожника. - всё в порядке… Догонюзайца посмотрел в зеркало заднего вида, каков из себя «порядочный» Глюнов и глубокомысленно промолчал. - И почему я не выучился на психиатра? - философствовал Ноздрянин, пока они ехали к Объекту. - Жил бы припеваючи! Работенка не пыльная, денег за нее дает немерено, жена молодая и красивая, да в придачу можешь людям м Сашка вяло согласился. Голова раскалывалась, просто раскалывалась. Мир кружился, звенел и полыхал многоцветной радугой, будто Сашка крепко ударился головой. С чего бы это? - отстраненно подумал Глюнов, еле сдерживая подступающую тошноту. Как будто я сильно ударился головой. Но я ведь не падал, нет… я сидел и разговаривал с Евгением Аристарховичем… а вот о чем я с ним разговаривал? Память услужливо подкинула воспоминание о сыгранных партиях - Саша четко представил схему шахматной доски с передвигающимися фигурками, но ведь… мы говорили о драконах, да, точно… Но почему мы говорили именно о них? Думать о состоявшемся между ним и Лукиным разговоре было трудно, и Глюнов переключился на более простую тему - ту, о которой сейчас так живо философствовал Ноздрянин. О жене доктора Лукина. Марина Николаевна была неправдоподобно хороша. И для серых полынных степей Объекта, и для роли супруги врача, и вообще… Она была моложе Лукина лет на двадцать, если не больше - о том, что Марине Николаевне тридцать семь, Саша знал от наделенной даром ясноподглядывания Петренко, а так ни за что бы не догадался. Кроме внешности - очень приятной, на Сашин взыскательный вкус, - у Лукиной были цепкий практический склад ума, высшее искусствоведческое образование, искреннее желание помочь окружающим - выражавшееся в том, что она добровольно переквалифицировалась в сиделку для пациентов мужа, - и очень солнечный, ясный, теплый взгляд на жизнь. Да, и пироги, честно говоря, у Марины Николаевны получались чуть ли не лучше, чем у тети Люды. Стоило вспомнить о пирогах - как замутило еще сильнее. Саша сквозь плотно сжатые зубы попросил остановить машину, чтоб не растрясло. Догонюзайца, сочувствуя, притормозил, а Ноздрянин, издеваясь, принялся перечислять утреннее меню, которое они «сварганили» сами, без помощи Людмилы Ивановны. На перечислении ингредиентов, которые пошли в шурпу «по-волчатски», которую сварил Бульфатов, Сашку все-таки вырвало. Сразу стало легче. - Поехали, - ответил Глюнов на сдобренное фунтом презрения предложение Ноздрянина вернуться, авось, доктор и от этого поможет. - А вы случайно не видели моего кота? - Он, как убег, еще не появлялся, - ответил Догонюзайца, выруливая на плац Объекта. - Волков велел его придушить, если покажется. - И шкуру потом снять - Сергеич из нее себе чучело сделает, чтобы еще раз придушить, собственноручно, и стрелять, если будет настроение сбросить лишний стресс, как рекомендует Боулинг, - добавил Ноздрянин. - Не серчай, Сашкец, прими за прозу жизни: кота твоего мы изничтожим. Только Людмиле не говори, - спохватился охранник. - Ей мы скажем, что ейный Флафя просто убег в степь, чтоб лишнего не страдала. Догонюзайца выключил мотор, но, как только Саша поблагодарил и вылез из машины, кивком велел Ноздрянину побалагурить где-нибудь в другом месте, и придержал лаборанта за плечо: - Саш, ты это… В смысле… - Что-то случилось? - не понял Глюнов. - Здесь, Саш, постоянно что-то случается. На то и Объект. На то и мы, чтоб чего совсем плохого не случилось. Понял? - Нет, - помотал головой Глюнов. - Лишнего не болтай, - понизив голос, объяснил Догонюзайца. - И думай, с кем и о чем говоришь, понял? «С кем мне тут говорить?» - размышлял Глюнов, возвратившись в свою камору и приводя себя в более-менее пристойный внешний вид. «Только с Евгением Аристарховичем. Ну, с Журчаковым можно, но он в последнее время только о Лене и предстоящей свадьбе рассуждает, а это скучно; с Киром и Ленчиком весело - но я половину их компьютерных шуток не понимаю. С Котом разве что…»- невесело ухмыльнулся Сашка. Пойду, и поговорю с Петренко, решил молодой человек. Назло врагам. - Ой, Сашенька, вас уже выпустили! - всплеснула руками с маникюром в стиле «блондинка в шоколаде» Петренко. - А я думала, вас запрут надолго! Саша вежливо согласился. ага, у него тоже подобная мысль мелькала… Выслушав последние сплетни - так, ничего интересного: Серега в запое из-за того, что отпустил Витьку одного курить за ограду; Монфиев устроил разнос социоэкологоизолянтам по поводу разоренного холодильника, Теплаков поддержал скандал и потребовал места в общежитии, пока не срастется кость, плюс охрану, отгонять всяких там мыше- и консервоядных млекопитающих от его жилища; Хвостов похвалялся, что лично в бараний рог скрутил психа, зарезавшего Витю и прочих; Серов отобрал у кого-то из ролевиков почти настоящий меч и теперь просит Сашу выставить его на Интернет-аукцион; похороны Виктора назначены на послезавтра, и она, Петренко, уже внесла за Сашу двести рублей на венок и организацию похорон; а потом лично, руками Волчановского, переставила мебель и прочие шкафы в кабинете Монфиева, чтоб было по фэн-шуй. И ты, Саша, давай-ка двигать по фэн-шуй, чтобы оптимизировать рабочую нагрузку, добавить себе вдохновения и избежать профессиональных конфликтов. Черное, думал Саша, наблюдая за попытками Петренко определить юг и восток кабинета 101 - без компаса, по расположению мха на экране монитора или, допустим, склону бумажных гор, - и белое. Серьезное и абсолютная ерундень. Смешное и страшное, - увидел Саша распечатанный на лазернике портрет Вити, на котором Петренко нарисовала траурную ленту плохим фломастером. Полосатая у меня тут жизнь, - решил Глюнов, навешивая по велению Анны Никаноровны на трубы отопления красные ленточки, которые должны уберегать внутреннюю ци кабинета от неблагоприятных воздействий извне. Даже не полосатая, а клетчатая, как шахматная доска. Что там Лукин говорил о шахматах? Один раз Евгения Аристарховича «пробило» на интересные философствования. Дескать, почему именно Король и именно Звездочет? Или более классический вариант - почему именно Шах ведет за собой пятнадцатифигурное войско? Это идеальный символ реальной жизни, - объяснял Лукин, маленькими глотками прихлебывая ароматный чай с чабрецом. - Ведь в настоящем государстве - взять ли монархию, республику или демократию - всегда есть пешки, не способные двинуться дальше одной клетки, и есть дальнобойные ладьи, слишком неповоротливые и предсказуемые. Вот только мы с вами, Саша, не какие-нибудь примитивные потребители чужих идей, и давайте-ка попробуем найти у этого символа двойное донце. Вы когда-нибудь задумывались о том, что король в шахматах самая бесполезная фигура? Да, самая важная, но одновременно и самая слабая. Верно сказано: короля играет свита, молодец, Саша, я давно подозревал у вас истинное понимание природы человеческой натуры. Вот только надо сделать еще один шаг: понять, что короля делает его королевство. Почему? да все очень просто - все эти пешки слишком слабы, слишком неуклюжи и слишком доверчивы, чтобы представлять реальную угрозу кому бы то ни было. Только вместе, поверив в завиральные идеи какой-нибудь горячей головы, способной красиво и зажигательно убедить их отдать свои жизни не просто так, а за правое дело и ради общего блага, они способны на что-то великое. И они умирают, счастливые от того, что не успели догадаться: вся их жизнь сплошной обман и мистификация. Это особый вид магии, Саша, - продолжал задумчиво Евгений Аристархович. - Магия традиций, веры в чужие мифы и отсутствия желания доказать, что ты способен на большее. Пешки верят Королю, что он сможет их защитить, взывают к его праву и закону, называют сильным того, кто следует дорогой, указанной им, и в итоге, как это не печально, выигрывают. То ли дело Звездочеты, - и старый, похожий на добродушного безбородого гнома врач ласково взял в руки фигурку из лиловой армии. - Каждый из них сам по себе стоит десятка обычных крестьян, а самые сильные способны легко колебать земные тверди. Вот только каждый читает рисунок звезд по-своему, и каждый рад доказать другим, насколько они заблуждаются. Магия традиций - против магии убежденности, - заключил Лукин, расставляя фигуры на противоположных краях шахматной Вселенной. И какую же вы хотите примерить на себя сегодня, Саша? Сказав « - Вы Кота не видели? - сбежав от Петренко, которая принялась окуривать Монфиева благовониями, Саша спустился в компьютерную, - А то после вчерашнего он потерялся. - Удивляюсь, как после вчерашнего он еще жив остался, - буркнул Кубин, вертя в руках кубик Рубика. Леонид был специалистом по сбору головоломки - секрет состоял в использовании ножниц и переклеивании цветных квадратиков, когда куб держался особенно упорно. - На Объекте твоего животного нет, - ответил Кирилл. - Знаешь, Саша, в это трудно поверить, но у нас есть более интересные дела, чем следить за твоим шерстяным другом. - Простите, - извинился Глюнов. - Я не подумал… Я пошел… - Постой, - окликнул Зиманович. - Садись. - Да, Саш, погоди, - подкинул игрушку Кубин. - Слышь, ты это… - Можешь повторить, - перебил товарища Зиманович. - Ту цифровую последовательность, которую я просил тебя придумать три дня назад? - Какую? - не смог сориентироваться Саша. - А, ту, по которой вы свой «коллайдер» настраивали? - И вовсе это был не коллайдер, - обиделся за изобретение академика Сабунина Кубин. - Это был излучатель и поглотитель. - Чего излучатель и чего поглотитель? Кубин открыл рот, чтобы ответить, заметил серьезный вид Зимановича и заткнулся. - Саш, ты помнишь, как его вырубил? - Нет. - тут же перепугался Глюнов. «Там был дракон, знаешь ли, - мысленно добавил Саша в ответ на выжидающий, пытливый взгляд Кирилла, - Он летел прямо на нас и собирался поливать стоящих с открытыми от удивления ртами людей потоком огненной блевотины. Там был дракон, и я очень захотел, чтобы он кончился». - Чтобы аннулировать действие прибора, на пульте управления надо было ввести комбинацию из тридцати с лишним знаков, - подсказал Кирилл. - Ты уверен, что помнишь, какие цифры называл мне три дня назад? Саша покраснел, побледнел, сморщился от нескончаемого звона в ушах, который преследовал его весь день, и принялся лепетать что-то о потрясающих возможностях человеческого разума и реакции на стресс. Некоторые, например, младенцев вытаскивают из-под грузовиков, выпрыгивают из горящего здания с пятого этажа и отделываются легким испугом…Тридцатизначное число вспоминают… - Язык зелененьких человечков выучивают, - подсказал Кубин. - Белочек ловят… - Ты сейчас куда, Саш? - спросил Кирилл, поднимаясь из-за компьютера, доставая из ящика стола пачку сигарет, и направляясь к двери. - Давай, я тебя провожу - с антиникотиновой борьбой, которые ведут некоторые эксперты по обману чужих головоломок, я скоро специалистом по бегу на свежий воздух и обратно стану. Думаю, - продолжил Зиманович по дороге к лифту, - Кот твой вернется вечером, когда проголодается. Или на ферму к Курезадову побежит. Или еще куда… - они зашли в лифт, и компьютерщик нажал кнопку нулевого уровня. - Лифт не прослушивается, - объяснил он Сашке, хотя тот, вроде бы, и не спрашивал. - Петренко один раз здесь застряла с Атропином, и потом Бэлмо лично устроил разборки на самом высоком уровне, подправил кому-то линию нижней челюсти и потребовал вычистить из программ и полей слежения все местные датчики. Так что слушай, у нас есть полминуты. Первое: не дрейфь. Мы с Лёней скажем, что прибор замкнуло, и ты стал жертвой голограммы со стереоэффектом. У сабунинской фигни сгорела вся начинка, только каркас остался, так что черта с два докажут, что она не могла, помимо продуцирования полей переменных физических характеристик, еще и картинки с творческой выставки показывать. Второе - Лукину не ври. Он ложь за версту чует, я сам на этом однажды чуть не попался. Третье… Лифт остановился и подал мелодичный сигнал, что прибыл на нужный этаж. - Подумай о том, зачем бы нашему дорогому Объекту специалист твоего - палеонтологического, прости господи, профиля, - скороговоркой пробормотал Зиманович и вышел первым. А действительно, оторопел Саша, механически выходя следом. Зачем? - Имя, - хмуро потребовал незнакомый человек. Доктор Лукин - уютный и какой-то непередаваемо домашний в своем чистом белом халате, - зашел на минуту позже, кивнул в знак приветствия и уселся на раскладной стул, который принес с собой. Незнакомец остался стоять у стены. Он незлобиво улыбнулся и отпил глоточек настоя, который принесла та девушка. Славное питье. И девушка славная. А этот небритый мускулистый тип в сером, с черными полосами костюме, ему не нравится. - Давайте познакомимся еще раз, - ненавязчиво вмешался доктор Лукин, чтобы пауза не затянулась. - Это тот самый господин, о котором я вам рассказывал, его зовут Волков… то бишь, я хотел сказать - Константин из рода Волковых. Как я уже говорил нынче ночью, он может помочь решить нашу общую проблему. - Октавио, - приняв добродушный, покладистый стиль беседы, предложенный Лукиным, отозвался он. - Из рода Громдевуров. - Звание, - снова спросил Волков. Октавио чуть прищурился, пытаясь сообразить, какое из своих прозвищ озвучить. Некоторые особо звучные прозвания, милые сердцу как воспоминания о начале военной карьеры, повторять в приличном обществе не рекомендовалось. Собственно, даже на Диком Рынке в столице Пелаверинского герцогства, где собирались пропустить стаканчик и узнать последние сплетни наемники, звания Громдевура рекомендовалось произносить почтительным шепотом - чтобы кто-нибудь другой не принял на свой счет, а иначе разговор рисковал закончиться поножовщиной. Прежде, чем ответ был найден, снова вмешался Лукин: - Господин Волков спрашивает ваш воинский чин. - А, - дошло до Октавио. - Капитанствую помаленьку, - ответил он, пристраивая пустой стакан на край кровати. - Тремя десятками человек командую, - объяснил, чтобы было доходчивее. - Двадцать стрелков, десять мечей. Судя по презрительной складке губ, этот самый Константин из рода Волковых командовал гораздо большим отрядом. Отлично. Отправим эту информацию в общий склад. И похвалим себя за то, что не стали перечислять все титулы и чины, полученные от короля Лорада. Пока Октавио отвечал на невежливые, настойчивые вопросы Волкова о том, как родился в Стафодаре тридцать четыре года назад, как начинал наемником, разбойничал помаленьку на караванной тропе из Бёфери в Лугарицу… пожалуй, расскажем и о том, как меня облапошили «Честные братья» из Бёфери, во главе с господами Раддо и Мильгроу, самыми честными из всех, как, попробовав на вкус каторжную баланду в болотах славного города Тьюс, через пару месяцев решил исправиться и поступил на службу к королю Лораду, как, постепенно, выбился в люди… - пока Октавио Громдевур, не торопясь, рассказывал самые известные подробности своей жизни, он оценивал Волкова как возможного противника. Нет, братец, против меня у тебя кишка тонка. Человечек, назвавшийся доктором Лукиным, пожалуй, поопаснее будет. - Видите, - спросил доктор - ночью он объяснил, что такое прозвание обозначает, что он превозмог ученость. Ну, «мэтр» по-нашему, - Константин Сергеевич, господин Громдевур полностью откровенен. - Да, - охотно подтвердил Октавио. - Я ж говорю. Жалобка «скрягам» в Министерство Золота пришла, типа, троллья потрава, всё поле чернопятые вытоптали. А может, и мои бывшие приятели из Вертано на границе шалят. А у короля нашего - ух, от болячек, как у эльфа какого от злости, глаза зеленеют. Поди, говорит, Октавио, проверь, может, опять в поход придется собираться. Я ребятам свистнул, мы и пошли. А потом, на месте, выяснилось, что троллей вроде как и нет, а наоборот, сфинксы шалят, целое стадо - сам-один и две его кошки. Я ребят шлю в атаку, а там гляжу - чернокнижник какой-то сфинксами командует, я его копьем намылился… кстати. конь мой где? Вы его на колбасу еще не пустили? - требовательно нахмурился Октавио. - Не беспокойтесь, о вашем животном заботятся, - ответил мэтр Лукин. А Волков наклонился к уху пожилого лекаря и этаким напряженным шепотком спросил, уверен ли Евгений Аристархович, что громила этот… того… не пациент по основному профилю лечебницы? - Вы только послушайте, какие подробности он сообщает, - так же тихо ответил Лукин. - Разве вы не видите, что это не бред - нет ни стекленеющего взгляда, ни парадоксальной самоуверенности, ни навязчивости. Он же контактен, и отвечает на ваши вопросы, как отвечали бы вы сами! Кстати, заметили названия городов - «Вертано, Бёфери»? Что-то подобное уже звучало, не так ли? - Тот пьянчуга, Боб, - припомнил Волков. - Что-то такое называл… «Ага,» - отметил Октавио. - «Про столицу герцогства Пелаверино вы уже слышали. А еще у вас просто так валяется бесхозный амулет-переводчик. А потом вы утверждаете, что живете в другом мире - то есть, другом для меня, но привычном для вас самих. И что, раз меня сюда занесло, здесь мне и оставаться… Нет уж, господа и мэтры, фигу вам. Меня дома ждут. Лорад, сам не свой от микстур, которыми его придворные лекари пичкают, уже, должно быть, на стенку лезет, и Ангелике забот, как отца успокаивать, вместо того, чтобы к нашей свадьбе гостей созывать…» Громдевур сделал то, что у него получалось лучше всего - прикинулся простачком. Волков и Лукин посоветовались, пошептались, несколько раз повторив, что другого выхода, у них, похоже, нет - ага, мысленно согласился Октавио, я так и думал, коленочки-то у здешнего народа слаааабенькие, дрожат… После чего старый мэтр, состроив на лице скорбное и печальное выражение, произнес длинную речь, повторив кое-что из того, что Октавио услышал от него ночью, когда дал себя задержать тем трем недоделкам. И что он, Октавио Громдевур, волею судеб перенесся в другой мир, и что здесь живут по другим законам совершенно чужие для него, Громдевура, люди, и что если он, опять-таки Громдевур, хочет найти свое место под здешним солнцем и не сдохнуть с голоду, он должен проявить «лояльность и готовность к сотрудничеству», «продемонстрировать желание трудиться на общее благо» и «выполнить их небольшую просьбу». - Всегда готов, - ответил Октавио, поднимаясь на ноги. Пол под босыми пятками оказался холодным, и он, поморщившись, сразу перешел к делу: - Вы мне мою одежду только верните, хорошо? а то неудобно, право слово, тут ко мне девушки заглядывают, а я чуть ли не в исподнем. Меня невеста заревнует, - объяснил Громдевур. - Мне очень жаль, - со скорбной миной повторил мэтр Лукин, - Но я вынужден повторить: лучше вам забыть о вашей прошлой жизни - невесте в том числе. Понимаете - вы останетесь здесь навсегда, господин Громдевур, и только от ваших собственных усилий зависит, будет ли ваше пребывание в нашем мире достойным, или же вас пристрелит первый же страж порядка. У нас здесь чужаков, подобных вам, очень не любят. Я понятно выразился? - Куда уж понятнее, - шмыгнул носом Октавио. - А что чужаков не любят, я уже просек. И готов всячески сотрудничать и демонстырировать. Только скажите, что именно нужно сделать. «И покажите, где выход из вашей странной обители. И оружие отдайте, - мысленно добавил герой. - А то уж больно похожи ваши сладкие обещания на те россказни, которыми меня Раддо и Мильгроу в свое время накормили. Тогда-то я сопляком, понятно дело был, вот и поверил. А теперь - дудки. Вы мне только скажите, как отсюда выбраться, и я с удовольствием посмотрю, какого цвета ваши кишки. Я вам всё припомню - и этот допрос, и ваше слащавое снисхождение к убогому мне, и ваши, господин хороший, попытки колдовать в мой адрес…» Надо же было так лохануться! - ругал себя Сашка. Где, где были его мозги, что он не смог использовать их по назначению? Ведь нужно было предвидеть, что Большой Начальник Монфиев захочет сорвать на ком-нибудь плохое настроение. И он, Глюнов, уже вошедший в историю Объекта как хозяин Кота с непечатным прозванием, как никто лучше подходит на роль этого «кого-нибудь»! Пока Монфиев орал на лаборанта по замене, подпрыгивая от избытка чувств, разбрызгивая слюну и вереща дурным голосом об увольнении при первой же попытке повторить учиненное вчера безобразие, Саша сосредоточенно размышлял над словами Кирилла Зимановича. Что тот имел в виду? Нет, всё вроде понятно… Но - Вы не себя позорите! - орал Монфиев. - Вы самому Яну Витальевичу свинью подкладываете! - Свинья - символ достатка и уютного дома, - рассеянно откликнулась из угла Петренко, сосредоточенно листающая роскошно иллюстрированную энциклопедию по фэн-шуй. - А ваш Кот? - продолжал Начальник. - У меня ведь просто нет слов, чтоб сказать, что такое этот ваш Кот! - Кошка, иначе Кролик - символ изворотливости и удачи, - подсказала секретарша. - Петренко! - завопил Монфиев. - Неиссякаемый источник гламура и средство для усиления либидозности… Ой… - Вон!!! - затопал ногами Монфиев. - Все вон отсюда! Я вас уволю к чертовой матери! Я вам устрою тут, понимаешь, балаган! Вы у меня еще попомните, почем вас здесь тут! - и начальство принялось кидаться газетами, пультом от кабинетного телевизора, перекидным календарем, факсом и прочими офисными принадлежностями. Последним брошенным предметом оказался кинжал - видимо, тот самый, который Монфиев купил у Курезадова с целью ревнировать Петренко. Сашка сначала сбежал, потом вернулся, вытащил кинжал из притолоки и утащил к себе в кабинет - подальше от рассерженного Монфиева. И это - всего лишь из-за съеденных Теплаковым деликатесов. О том, что будет, когда Монфиев, передохнув и надышавшись фэн-шуйских благовоний, устроит разборки, из-за чего и кого сгорел сабунинский «излучатель с поглощателем», страшно подумать. Наплевав на временную нетрудоспособность, удостоверенную Евгением Аристарховичем, Саша забрался в офэншуенный кабинет 101, переставил на прежнее место родной комп и принялся размышлять о том, где сейчас может прятаться Черно-Белый Кот. Куда сбежал? В подвалах Объекта его найдут, рано или поздно. Да и чем ему там питаться, бедняге, не лабораторными же мышами и прочими выращенными на бульонах культурами? еще отравится… Надо бы Кота отыскать да тайно переправить на хутор Курезадовых. Да. Так и надо сделать. Для этого понадобится ящик или плотная коробка с просверленными дырочками. И некоторая сумма наличными. Не проблема, - и Сашка попытался вспомнить, куда положил карточку, на которую перечислялась его лаборантская зарплата. Вот только какая сумма окажется достаточной? С Курезадова ведь станется сначала взять у Сашки деньги за спасение Кота, а потом - с Волкова за его же, Черно-Белого, утилизацию. Может, безопаснее оставить Кота бегать бесхозным по степи? Жалко, конечно. Оголодает. Шерсть у него вылезет. Будет, как Теплаков, за каждой крошкой кидаться… В памяти снова всплыла вчерашняя безумная ночка - в основном, пьяный вдребаган Юрий Андреевич, опустошающий монфиевский заветный холодильник. Ведь не поленился пробежаться от своего бункера-какой-бишь-номер, и ведь… Стоп. Стоп, господа! А ведь Юрий Андреевич материализовался на Объекте, не потревожив охрану внешнего периметра! Иначе всезнающая Петренко уже донесла бы до сведения общественности имя того горе-сторожа, которому Монфиев обязан сегодняшней диетой, а в конечном счете - и академик Сабунин внештатной ситуацией с изобретением. Нет, это абсолютная чушь, - сказал себе Саша. Представить, что бункер и Объект имеют тайный переход… Это ж каким надо быть идиотом, каким же надо быть безумцем, чтобы устраивать эксперимент по двухгодичному пребыванию в экологически замкнутой и социально изолированной системе, которая имеет прямое сообщение с населенным Объектом! - Гл Единственный вопрос: Теплаков сам прогрыз тоннель между своим бункером и главным Объектом, или воспользовался малоизвестным старым? Лично я голосую за второй вариант. Есть возражения? А ведь права Петренко, - решил Сашка, не услышав от работающего компьютера возражений и приступив к поискам во внутренних файлах нужной схемы. Переставили мебель по фэн-шуй - сразу идеи косяком, как лосось на нерест, поперли. Вот только что имел в виду Зиманович? При чем тут моя палеонтология? - Леночка? - заглянул в процедурную доктор Лукин. - Вы здесь? Из-за шкафчика с историями болезни выглянула Галя: - Лена вышла на пять минут, Евгений Аристархович. Что-то нужно сделать? - Опять беседует с Алексеем Павловичем? Ох, за какие грехи мне такие красавицы в помощницы достались! - улыбнулся, смягчая начальственный выговор, Лукин. - Я, Галочка, хотел пожурить Лену, что она забросила больных из-за своих амурных дел. В четырнадцатой оставили посуду после завтрака, а в тринадцатой надо бы навести порядок к вечернему обходу. - Сейчас всё сделаю, - послушно кивнула Галя. И тотчас поспешила к выходу из процедурной - наклонив голову, чтобы доктор не заметил следы слез на ее лице. Отбушевав несколько часов назад, истерика оставила пустоту и странную, давящую сердце боль, которую девушка была рада заменить на обычные повседневные хлопоты. Марина Николаевна настаивала, чтобы Галя шла отдыхать, но сон не шел, снова и снова возвращая к лежавшему в подвале клиники, в холодильнике, истерзанному телу Игоря, к которому девушку так и не пустили. Заметив, с какой жалостью смотрят на нее и Лена, и жена доктора, Галя решительно взяла себя в руки, приказала слезам остановиться и решительно начала наводить порядок - раскладывать по местам инструменты, помочь Марине Николаевне с ревизией лекарств, заполнить бланки на заказ перевязочного материала, лишний раз стереть пыль в процедурной… Лукин шел следом, неторопливо - шаг низкорослого доктора был короче, чем у медсестры - и, пока они спускались в подвальный этаж, к «тяжелым» больным, продолжал перечислять, какие еще дела нуждаются в завершении. - Проверьте первую палату - может быть, Гильдебран сегодня сможет выйти на прогулку? Если же нет - возьмите коляску и помогите ему. Сами знаете, прогулки на свежем воздухе его больному сердцу не помешают. - Хорошо, Евгений Аристархович, - отозвалась Галя. - Какое утром у него было давление? - Ой… не знаю. Я сейчас спрошу, - заторопилась девушка, и, не дойдя по длинному полутемному коридору до палаты дяди Брана, повернула обратно к лестнице, разыскивать Лену. - Чашки-плошки захватите, чтоб дважды не бегать, - напомнил Лукин, указывая на дверь пятнадцатой. Ах да, она же утром оставила для того «пациента», которого собиралась убить, травяной настой, предназначенный для дяди Брана… Галя автоматическим, повторяющимся по сотне раз в день в течение трех лет, движением отперла замок, вошла, пробежала до середины палаты - к койке, в изголовье которой стоял пустой стакан в тяжелом подстаканнике; «А где больной?» - успела нахмуриться медсестра, и еще успела подумать, что он, должно быть, перешел в другую часть комнаты, ту, которая не видна, если широко распахнуть дверь. Галя обернулась, чтобы убедиться в своих предположениях, но прежде, чем она успела понять, что находится в комнате совершенно одна, кто-то очень сильный ударил ее в спину. Девушка отлетела к стене, роняя стакан и ударяясь о вертикальную поверхность всем телом. Нападающий подошел ближе и ударил еще раз - чуть выше поясницы, расчетливо целя в нужную точку позвоночника; от чего Галя глухо вскрикнула и обмякла, теряя сознание. Тогда ее подхватили чьи-то очень мощные руки и, удерживая за волосы, с обманчивой легкостью несколько раз ударили головой о стену. На покрашенной в светло-бежевый - успокаивающий неуравновешенных и склонных к депрессиям пациентов - цвет поверхности отчетливо проступил багровый след. Где-то очень далеко кричала Лена. Мир, пустой и серый, кружится, кружится перед глазами. Пусто. - Галя! Галя! - кричит кто-то, но голоса не узнать. Она падает. Кто-то держит ее за руку - вцепился так, что наверняка останутся синяки. Тормошит, трясет. Ее поднимают за плечи чьи-то заботливые, мягкие руки. - Галя! - кричит Лена. - Галя, открой глаза!… Но она не чувствует глаз, не чувствует себя, ее нет - и вокруг пусто. Пусто. Мир кружится. И у нее за спиной крылья. Белые, мягкие, лебединые крылья. Нежные и теплые… Лебединые крылья… Лебединая песня… И чистое, полное прохладной воды, озеро посреди неприступных горных вершин… Билеты на балет, в качестве подарка ко дню влюбленных, им подарила Марина Николаевна. Так получилось, что всю осень они то ссорились, то мирились, то опять расходились, то стояли друг напротив друга в больничных коридорах, не зная, что сказать и мучаясь затянувшейся тишиной… Потом Игорь предложил начать все сначала, а она, дуреха, не знала, что ответить - понимала, что он вернулся к ней, потерпев сокрушительную неудачу у Леночки перед лицом буйно ухаживающего Журчакова, хотела простить, хотела закатить ему затрещину за то, как он ее обидел, и даже сама точно не понимала, чего же хочет больше. Наверное, счастья. Свободы. Полета… Но вместо этого они с Игорем продолжали день за днем встречаться в коридорах клиники, фальшиво радоваться цветущим орхидеям Евгения Аристарховича, помогая Марине Николаевне обустраивать комнату для занятий терапией искусством, и топчась друг около друга, как нескладные длинноногие аисты, случайно оказавшиеся на земле. В середине февраля Игорю Лукин дал какое-то поручение, требовавшее командировки на два дня в ближайший к Объекту город; а у самой Гали накопились отгулы, и они, сбежав вдвоем на уик-энд, торжественно решили, что не будут тратить выходной день на то, чтобы спорить, кто прав и кто виноват в произошедшей между ними размолвке. Марина Николаевна подарила билеты, что ж, отчего бы не приобщиться к культуре. Лукина сразу предупредила, что многого от постановки ждать не стоит - гастролирует малоизвестный театр драмы и балета, да и еще в сопровождении местного симфонического, с позволения выразиться, оркестра, ведущих прим которого Евгений Аристархович десять лет подряд кодирует от алкоголизма. Но они пошли, рискнули. Игорь ворчал, что в храме искусств царит хаос и запустение - и декорации погрызли мыши, и костюмы у «лебедят» пропылились, и Одетте не мешало бы неделю-другую посидеть на диете, а дирижеру не стоит во время исполнения увертюры выхватывать телефон из кармана потертого фрака и матом объяснять расположении чего-то важного на подоконнике; а Галя была в восторге. Она редко бывала в театре - только когда училась в медучилище. Их классная дама приобщала будущих сестер милосердия к культуре, устраивая походы на очень правильные и очень скучные спектакли, где много говорили прокуренными голосами странные люди, постоянно оправдывающие свои слишком сложные для понимания Гали поступки. А здесь… Здесь, на берегу затерянного в горах озера, нарисованного музыкой и воображением, обычные люди вдруг превращались в белоснежных лебедей… Увидев, каким радостным восхищением и предвкушением прекрасного сияет Галина, Игорь смягчился, немного оттаял, позабыл о собственном столичном снобизме и принялся объяснять, что означает каждая из сцен. Почему бал, кто принц, кто из маленьких лебедят та самая заколдованная принцесса… Он шептал ей на ухо - и она чувствовала его теплое дыхание с замирающим сердцем, c чуть безумной смесью теплой нежности и горячего, пульсирующего восторга, и радовалась, что в зале темно, и он не видит, каким страстным румянцем полыхает ее лицо, - и именно в тот момент поняла, что любит зануду и карьериста Игоря Волидарова всей душой. Сидевшая неподалеку пожилая тетка в кудряшках и внушительных очках недовольно косилась и время от времени требовала прекратить перешептывание, Игорь умолкал - и снова начинал объяснять, почему и за что заколдовали белого лебедя, да как злой колдун вырастил собственные черные крылья… А выйдя из полупустого, пропахшего пылью и давно выкуренным табаком зала, они попали под мокрый снег, прыгали через растаявшие, раскисшие сугробы и отчаянно целовались, чувствуя, как падают на лицо мокрые хлопья… - Галя… открой глаза, пожалуйста, пожалуйста, - плачет Леночка. Зачем ты плачешь? Все хорошо. Я лечу. У меня вдруг выросли крылья, и я лечу… Кто-то просит открыть глаза. Марина Николаевна? вы тоже здесь?… - Реакция зрачка есть, - холодный, уверенный голос. кто это? - Давайте кровь. Чего, вашу мать, вы ждете?! Держите вену! Где кровь для переливания? Третья отрицательная, немедленно! Нету, плачет Леночка. Нету… Пусто. И она парит на расправленных лебединых крыльях… - Звоните на Объект, пусть немедленно ищут донора! Марина, следи за давлением!… Кто-то очень далекий, то проваливаясь в пустоту, то поднимаясь на поверхность, тяжело объясняет, что ее долго не могли найти, кровопотеря большая, что сердцебиение еле слышно… А она летит, свободно расправив руки и ощущая за спиной большие лебединые крылья. Прытковецкий сидел за рулем, постоянно косясь в зеркало на «сержанта Октавина». Волков поймал себя на желании наорать на подчиненного, но сдержался. Не следует показывать, что на душе поселились воющие кошки. Кошки, - фыркнул начальник охраны. Кошки… у, твари… Побег, если можно так его назвать, прошел без сучка, без задоринки. Подумаешь, небольшая заминка - но в итоге все образовалось к общей пользе. Прытковецкий, выбранный Волковым за мощное телосложение, двухметровый рост и простодушную доверчивость, лишь косился на бывшего пациента доктора Лукина. Должно быть, догадался, что это тот самый человек, которого вчера за полночь поймали Серов и Хвостов; но молчал, не спрашивал лишнего. И за это тоже Прытковецкого выбрал Волков. Ничего лишнего. Мускулы, тренировки и ноль любопытства. Как раз подойдет… Сам Волков, чтобы убедиться в словах Лукина - чуяло сердце бывалого вояки, что от «доброго доктора» можно ожидать чего угодно, ох, чуяло, - потребовал, чтобы Октавио рассказал о себе второй раз. И третий. И четвертый - отвечая на задаваемые Волковым вопросы, да не простые, а с подковырочками. Снял с шеи шнурок с хрустальным шариком и еще раз пересказал свою историю - чтобы, значит, уважаемый господин Константин убедился в том, что без этой простенькой штучки речь пленника абсолютно не понятна. Да ладно вам… Вон, когда Петренко и тетя Люда объявляют временное перемирие и вместе садятся смотреть бразильский сериал, который им ловит спутниковой антенной Объекта Сашка Глюнов, иногда и забавнее лопочут. Из другого мира он, как же… Всё может быть. Волков снова и снова рассматривал квадратную, немного разбойную физиономию «сержанта Октавина». В серой униформе, которую выдал ему Волков, Октавин казался таким же, как и все остальные «волчата». Если не знать, как он появился в клинике… А как он вообще мог здесь, близко к Объекту, появиться? - спросил себя Волков. Нахмурился. Потом отрицательно покачал головой: на Объекте случались странности, это следовало принять как исходную точку отсчета. Шесть лет назад, когда Волков только-только вступил в должность начальника охраны, три нижних этажа Объекта затопило - вдруг ниоткуда хлынула вода, холодная, соленая, морская вода, бурлящая, как в разгар весеннего шторма. Еле успели эвакуировать генетическую лабораторию и половину сотрудников биохимической. За остальными пришлось нырять с аквалангами. Наблюдая через открытое окно корпуса А, как его помощники, Волчановский и Серов распоряжаются, как и куда переложить во дворике Объекта тела пострадавших, Волков поставил перед Монфиевым вопрос ребром: или он знает, что тут происходит. Или ищите себе другого дурака. Да, он прекрасно понимал самое главное - всякие там пробирки, склянки, формулы, даже содержимое побывавший в морской водичке компьютеров - стоят в миллиарды раз дороже, чем жизнь какого-то Константина Сергеевича Волкова, и, если Монфиев нормальный мужик, а не истеричка в штанах, он может сказать, что пошел ты, братец Волк, куда подальше… Если действительно секреты подземных лабораторий стоят столько, сколько с пьяных глаз мечтал Курезадов, Монфиев еще и не рискнет отпустить на четыре стороны человека, лично составлявшего планы отражения возможных диверсий и проводившего учения по обеспечению безопасности Объекта. Но Монфиев удивил. Он не стал ни закатывать истерик, ни угрожать, ни предлагать играть в темную, как было до сих пор. Он снял трубку телефона и вызвал доктора Лукина. Евгений Аристархович пришел усталый - он распоряжался во дворе медиками, опознающими трупы погибших в наводнении сотрудников, - еще больше, чем обычно похожий на облысевшего от забот гнома. Сел в кресло, поправил чуть смявшийся белый халат на широких плечах. После чего объяснил все буквально одной фразой. Вам, Константин Сергеевич, интересно, откуда посреди степи, где до ближайшего водоносного пласта километры вглубь по скальным породам, взялась морская вода? Да-да, натуральная, морская. Вон, Журчаков уже пробы взял - там даже микроорганизмы, как у настоящей морской воды. Всё очень просто. Магия. Вот что удивляет его, доктора Лукина, в молодежи - хмыкнул Евгений Аристархович Монфиеву, когда у Волкова отпала челюсть, - привычка сначала с ножом у горла требовать ответа, а потом впадать в панику, когда ответ получен. Не нравится слово «магия», сразу хочется сбегать за психиатром, связать кого-нибудь покрепче и запереть подальше? Понимаю, понимаю, - покачал головой Лукин, - сам когда-то таким был… И, бывало, ловил, связывал и запирал. Ладно. Используйте другой термин: зона экстремальной аномалии. Общей аномалии, - добавил Лукин, задумчиво глядя куда-то в даль. И физической, и психической, и биологической. Здесь всякое бывает. Да… Монфиев, проследив за взглядом Лукина, тоже посмотрел на плац Объекта, заполненный молчаливыми, погруженными в свои мрачные дела людьми. Там, между рядами посиневших тел в мокрых белых халатах и синих комбинезонах, ходил невысокий, полноватый старик с растрепанными седыми волосами вокруг загорелой лысины; кажется, его привез с собой Лукин, а в спешке, суматохе и нервах, последовавшими за сверхъестественным наводнением, Волков не стал вникать, кто это, да зачем… Имя у старика странное, вспомнил начальник охраны. Отдает сказочками о Робин Гуде и запахом дубовых бочек в старом пивном погребке. Гильдебран, кажется. Пока Лукин что-то рассказывал о том, как умные головы из Академии Наук долго искали по всей стране такие вот аномальные зоны, да потом организовывали исследования пойманных аномалий, Гильдебран шагнул к одному из мертвых тел, опустился на колени у изголовья и что-то сделал - у Волкова у самого вдруг сдавило голову, будто железным тугим обручем, и он так и не увидел, что именно. Но через секунду недавний покойник вдруг закашлялся, выплюнул струю воды, задрожал, выгнулся в судороге, царапая ногами бетон плаца, перевернулся на бок, упал - и очень тяжело, надрывно, задышал. Он пробыл под водой почти сутки. На втором, если считать снизу, этаже - который затопило за сто восемнадцать секунд. За это время Федот Прытковецкий, которого понесла нелегкая строить глазки одной милой девочке-лаборанточке, выволок на уводящую вверх лестницу и подружку, и еще дюжину человек, а сам остался у дверей и принялся завалить их шкафами, в тщетной попытке остановить подступающую стихию. Федотушка и тогда не отличался большими мозгами… Никто так и не сказал Прытковецкому, что он был покойником почти сутки. Лукин попросил, ибо «возможна сверхсильная травма для психики», а когда доктор чего-то просит, он обычно получает желаемое. А может, и некому было говорить - всё забылось, стерлось в суете тяжелых, переполненных печалью дней. Правда, с тех пор девушек-лаборанток на Объекте не было. Вообще персонал моложе двадцати пяти старались не брать - для Глюнова сделали исключение, потому как тот обладал очень редкой специализацией и, как уверял Журчаков, неплохими мозгами. А так - нет. Волков потому и взял сегодня именно Прытковецкого, что знал - вот уже шесть лет он живет чужой, краденой жизнью. Невозможной. Неправильной. Неправилен и вот этот крепкий, широкий в плечах человек с абсолютно разбойной физиономией и настороженным, цепким взглядом матерого хищника. Тот, кого вчера ночью повязали прямо над телом убитого парня из клиники. Тот, кто уже не жилец - Волков не Волков будет, если не организует этому типчику визит в «места не столь отдаленные». Если, конечно, ничего не выйдет из основной затеи… Впрочем, судя по рассказу Октавио, с тюрьмами он уже успел познакомиться… - - - - - Если верить рассказу, Октавио, или, не будем смущать Прытковецкого лишней информацией, «сержант Октавин», был немного ленив, немного хитер, в нужную меру жесток и немного глуп. На работенку, которую ему предложил Лукин, он согласился, не раздумывая - впрочем, это не показатель; когда доктор чего-то просит, отказать ему трудно… Вопросов лишних - кто, где, что, зачем - не задавал. Попросил повторить трижды, как ему себя вести на людях, чтоб не вызывать подозрений. Повторили - вроде бы запомнил. Внедорожник «Октавин» осмотрел очень внимательно, но не навязчиво, исподтишка. Буркнул что-то наподобие «Придумают же железноголовые», да и, как заметил Волков, очень крепко вцепился в ближайшую ручку, когда Прытковецкий погнал на полной скорости. А так… контакт цивилизаций можно было считать состоявшимся. И все очень просто. Человек, который шестой год живет жизнь, взятую взаймы, и человек, который не должен существовать в нашем мире… «Да пошли вы все! - закричал Волков в полный голос. Разумеется, мысленно, чтоб не давать ненужную пищу для размышлений Прытковецкому и «Октавину». - Вы мне еще будете сочинять сказки про магию, другие миры и волшебников! Да пошли вы все!» Он не был бы Волковым, если бы поверил всем этим глупым сказочкам. Магии нет - есть случайности. Обычно - те, которые он, Волков, сам себе создает. |
|
|