"Анатолий Жуков. Судить Адама! " - читать интересную книгу автора - Рыбу, чего еще. Тут больше ничего не водится.
- А шуму подняли как о чуде. Везучий ты. Парфенька кивнул головой в кепке-восьмиклинке с большим козырьком и пуговкой на вершинке. До войны еще покупал, а как новая - умели шить, бывало. Обстановка на берегу Ивановского залива оставалась спокойной. Начитанный Витяй развлекал у ветлы начальство и газетчиков:- - А чего, дорогие товарищи, тут особенного - работа, она и есть работа. Труд, если говорить кратко. Вспомните пословицу: как потопаешь, так и полопаешь. В народе сложена. А народ зря не скажет, верно? Если не потопал, откуда быть аппетиту. Вот лодырь и не ест, лежит голодный, а ем я, труженик, ударник. Как я стал ударником? Да все так же: наешься до отвала, размяться надо? Надо. Ну и начинаешь что-нибудь делать. А потом втянешься, забудешься и вкалываешь до гимна. Опять же родители непьющие. Отец, правда, на пенсии и занялся, как видите, фантастикой, чудесами, зато мать трудится как "маяк", и еда есть всякая. Значит, и работаешь всегда без остановки. Слушатели Витяя тоже были не без зубов и готовились показать их, но приехавший Парфенька отвлек все внимание на себя. Газетчики раскрыли фотокамеры, торопливо защелкали и разлетелись с вопросами, но их оттер Балагуров. - Ты что, в багажнике ехал, сложенный втрое? - рассердился он. - И не побрит. Сейчас же марш в Ивановку, пусть Семируков организует. - Он на сенокосе, - сказал Парфенька. - Приехал уже. Во-он его "козел" * стоит у конторы. ______________ годный для любых дорог и бездорожья, простой и выносливый, как послевоенный колхозник. - Одну минуточку! - выскочил вперед Комаровский. - Всего несколько вопросов... Но Парфенька уже спрятался в машину, и она покатила. - Виктор ответит, - успокоил Межов газетчиков. - Не дурачься, Виктор, ты же сам помогал вытаскивать рыбу. - Помогал. А что с того? Портрет мой напечатают? - Тиснем, - сказал Мухин и нацелился камерой. Витяй закрыл лицо руками: - Все расскажу, только не снимайте. - И стал рассказывать о наяде и Лукерье, а газетчики застрочили в своих блокнотах. Тут пришли во главе с Голубком нарядные кормачи и птичницы, представились: Машутка, Дашутка, Степа Лапкин, Степан Трофимович Бугорков. Оба кормача - Витя обнимал их за плечи, похлопывал, хвалил - были чисто побриты, благоухали тройным одеколоном (один флакон вылили на себя, а другой выпили) и краснели, удавленные пестрыми галстуками. Пожилые птичницы оделись во все черное, чтобы не сглазить удачу. - Бог со своим, нечистый - со своим, - пояснила Машутка. - А мы его черным-то нарядом враз собьем с толку. - Эдак, эдак, - поддержала Дашутка. - Пусть думает, что у нас беда, похороны. - Предрассудок, - сказал Комаровский. - Становитесь в ряд, я сниму вас на фоне машины с рыбой. |
|
|