"Анатолий Жуков. Голова в облаках" - читать интересную книгу автора

Или взял судачок. Соблазнился, глупый, розовым червяком, его манящими
танцевальными извивами. И опять ореховое удилище дрожит в напряженной руке -
судак не деликатничает, вгоняет тебя в пот и озноб своими рывками, не на
тросе ведь держится, не на лодочной цепи или пароходной чалке. Но в том-то и
искусство, умение твое, что невидимая та жилка, которая лопнет на берегу как
прелая нитка, в воде удержит резвого судака, и ты добудешь его, искусно гася
тяжесть и силу рывков сопротивлением гибкого удилища, чуткой руки и не очень
надежной лески.
В беспечальной юности это искусство для искусства, чуточку подпорченное
тщеславием, хоть и не проходит, но становится недостаточным, потому что тебе
надо теперь выделиться с серьезной целью, отодвинуть хмелевских парней и
даже друзей, чтобы самому стать первым, лучшим, а для этого надо совершить
что-то исключительное, равное чуду. Например, поймать трехпудового сома...
Ладно, пусть двухпудового... Ну, хорошо, пусть только пудового, хотя в
старой Волге водились звери на два центнера с гаком. И вот, согнувшись под
грузом, ты тащишь пудовика домой, а хвост его волочится по мокрой траве, еще
не отряхнувшейся от росы. И сколько тут встречных, сколько удивлений,
восторгов, тайной зависти! Твои товарищи только еще встали, а некоторые и не
встали, дрыхнут без понятия день только-только начинается, а ты уже с
добычей. Но главное - об этом узнает (а повезет, так и увидит своими
глазами) твоя светлокосая, синеокая, с вот такой вот грудью, Поля, Пелагея
Ивановна, пригожая хоть спереди, хоть сзади, хоть с боков. Ведь это к ее
ногам положены твое искусство, твоя любовь, твоя жизнь. И честолюбцем ты
стал ради нее, презрел на время товарищей, забыл родных и друзей. Неужто все
зря? Неужто не узнает, не оценит?
И Поля конечно же скоро узнала о его подвигах, увидела богатые
трофеи, - не только окуней и подлещиков, но и сомов, налимов и щук - оценила
его уменье и вознаградила сияющей улыбкой, свиданьями, согласием выйти
замуж, замужеством, детьми, любовью, потому что дети без любви не бывают,
внуками, наконец. И только потому, что у Парфеньки Шатунова клевало. Потому,
что он везучий. Потому, что не позади, а, как полагается, впереди него
мчалась молва о необыкновенном его таланте и удачливости. И, наконец,
потому, что в будущем его ждало чудо. Только его, и никого другого. В это
давно уже верили все хмелевцы, в это поверил со временем и сам Парфенька,
хотя зачем ему теперь чудо, когда главная цель достигнута и любовь Пелагеи
завоевана.
Вечно улыбающийся, мечтательный, занятый только думами о рыбалке,
Парфенька считался легкомысленным и пустым человеком - в этом его самого и
хмелевцев убедила ненаглядная Поля, Пелагея Ивановна, забравшая всю власть в
доме сразу после свадьбы. Но эта же Пелагея окончательно утвердила
односельчан в рыболовной исключительности Парфеньки, его талантливости, в
его узкой специализации. "Ничего больше не знает, паразит, - превозносила
она мужа. - Была бы Волга да удочки. И ведь ловит, ловит, негодник! В любую
погоду без рыбы не придет, грома на него нету". И сообщала, каких утром
сазанов (судаков, щук, лещей) он приволок: крупные, мясистые, вкусные, как
поросята. Приходите, пока свежие, завтра опять принесет.
И Парфенька таскал, кормил семью, щедро одаривал односельчан, доверчиво
рассказывал о своих рыболовных подвигах и даже о мечте поймать на удочку
трехметровую щуку. Точнее, на спиннинг.
Как у всякого великого человека, у Парфеньки не было секретов и тайных