"Вячеслав Кабанов. Все тот же сон " - читать интересную книгу автора

стал рушиться прямо на нас и - дом задрожал, затрясся, и треснул потолок, и
лопнула, оглушая, бомба, но мы отчего-то оставались живы и целы. Только
потолок стал распадаться, и бабе Шуре здоровенный кусок потолка ударил в
спину, когда она согнулась.

Бомба, она ведь не летит прямо вниз, а идет по косой, наклонно... Она
пролетела над самой нашей крышей, успела пересечь узкую улицу и взорвалась
напротив, в заросшем саду, где через двадцать лет, когда воронка заросла,
воздвигли шашлычную, потом вознеслось здание биржи из армянского розового
туфа, а теперь стоит стильный особнячок с игривой вывеской "МИР
РАЗВЛЕЧЕНИЙ".

Баба Шура слегла и больше не встала.

Сколько это длилось, не знаю. Чего я тогда не понимал, так это времени.
Я понимал настоящее. То, что сейчас. И думал чуть-чуть о будущем, в том
смысле, что нельзя же сегодня все съесть, завтра может быть хуже.

Я примкнул к стайке пацанят. Мы шныряли по Северной стороне, ловили
военных и флотских.

- Дяденька...

Дальше текста не помню.

Лучше было подбегать к морякам, они были богаче, давали и деньги. Раза
два попал я на подводников, они дали шоколад. Вкуса не помню. Вообще не
помню, чтобы я его ел. Может быть, менял на хлеб или деньги?

И все же вернее, надежней и во всех отношениях лучше было ходить в
расположение батальона, роты или что там еще - в саду или в доме. Здесь
хорошо встречали, шутили, гладили по голове, кормили и давали с собой.
Хорошо, отчетливо помню котловой этот запах, желтую кашу с чем-то розовым,
сладким. Я ел ее громадной деревянной ложкой, на дне ложки оставалось
розовое с крупинками каши, а я не дотягивался языком до дна.

Потом я бегом бежал, чтобы не остыло, с котелком, и кормил из ложки
бабу Шуру. Она все время лежала на спине и ничего не говорила. Да мне и
некогда было: покормил и бегом назад - вернуть котелок и опять на охоту.

А что это было? Весна? Лето? Ранняя осень?

Было тепло, и деревья полны были листьями. И баба Шура вдруг почему-то
сказала, чтобы я всегда ночевал дома, если останусь один. Был, как знаю
теперь, сорок третий.

Я проснулся рано утром и подошел к бабе Шуре. Она была мертвая,
отчего-то я это понял. Так же на спине она лежала, на высокой подушке,
голова высоко, и лицо устремилось ввысь... Было видно, что ее уже нет.