"Вячеслав Кабанов. Все тот же сон " - читать интересную книгу автора

как термин. Потому что в Геленджике - тогда и спустя сорок лет - купались не
вообще, не просто так, а выбирая один из способов вхождения в море: "с
берега", "с мола", "с пристани", "с лодки", "со скалы"... "С берега"
медленно входят или влетают скачками, с дикими воплями, а в прочих случаях
сигают - "головой", "ножками", "солдатиком" или "бомбочкой", поджав к груди
колени и обхватив их руками. Про "ласточку" не говорю, потому что это для
избранных и уже не купанье, а спорт.

И еще. Поговорить об отводе помещения в школе отправились именно к
сельскому старшине. Значит, к этому времени Геленджик был уже селом, а не
деревней, какою оставался в тысяча восемьсот девяносто четвертом году, когда
Авраам Васильевич Юшко приобрел у поселянина Ефима Бровко турлучный дом с
огородом и садом. То есть в Геленджике к тысяча девятьсот восьмому году
имелась та самая церковь с голубыми куполами, что вскоре после войны, когда
остыл сталинский "дух предков", преобразовали в склад, а в новейшее время
опять восстановили. Ведь именно наличие церкви давало право деревне зваться
селом.

В дневнике бабы Дуни так же точно отмечается, чем и как кормили детей.
Утром - чай, днем - обед и вечером - чай.


Чай пили дети с молоком и белым хлебом. Один кусок намазывался
сливочным маслом, а вообще хлеба давали сколько кому хотелось. Чаю пили по
2-3 чашки... Обедали в 2 часа. Обед состоял из борща с мясом. Давали детям
по две тарелки, кто спрашивал, а на второе были макароны. После обеда
раздали конфекты, данные нам в дорогу... Вечером пили чай с хлебом и
получили по два яйца.

На другой день отправились на гору Маркотх, "между Геленджиком и
Адербиевкой", а когда поднялись на вершину...


Перед глазами открылась голубая даль моря. Там и сям белели паруса
лодочек, а на горизонте виднелись и дымок парохода, и паруса больших
парусников. Внизу лежал Геленджик и цементный завод, а под северным склоном,
внизу, раскинулась горная деревушка Адербиевка, посредине которой вьется
быстрая Адерба.

Может быть, баба Дуня и не была мастерицей словесного пейзажа, но тем,
кто любит Геленджик, ее простые учительские зарисовки и много говорят, и
душу греют. Если вспомнить, что увидел с этого места конный черкес, сравнить
с только что нарисованной картиной, а потом сопоставить с тем, что видели мы
через сорок лет, поймешь, что и черкес, и екатеринодарские ребятишки, и
послевоенные пацаны познали на этом месте одно и то же чувство - восторг.
Пусть черкес не видел еще деревушки, а видел свой родной аул Адербе, и мы
уже не видели цементного завода, и Адерба при нас уже не вилась, а
пробивалась ручьями от заводи к заводи, но всегда Геленджик был прекрасен.
Мы находили голубой купол геленджикской церкви, а от него уже легко
прочерчивался короткий путь до скромной крыши нашего дома, чуть-чуть