"Вячеслав Кабанов. Все тот же сон " - читать интересную книгу автора

запряженных в арбу. Дорога в пять часов тогда не считалась долгой, но все
же... По морю гораздо короче, не надо петлять и брать перевалы. Так
рассудили в батальоне Бутырского полка и в набег на Геленджик из
Новороссийска двинулись берегом моря. По берегу вообще-то идти не слишком
замечательно, - по скалам, камням да гальке... Вот и шли они, хоть и
налегке, но всю ночь. Зато по берегу - и ночью с пути не собьешься, и засады
черкесской не встретишь. А баба Дуня с детишками на катере шли не более двух
часов. Ну, два с половиной. А уж после войны, при нас, расстояние от
Новороссийска до Геленджика определялось по времени так.

На машине, то есть в открытом кузове полуторки с сиденьями из двух-трех
толстых досок от борта до борта, а то и без них, - езды было полтора часа.
Уж больно вилась дорога. А на самых крутых виражах, где от кромки шоссе шел
обрыв, всегда на дне ущелья можно было увидеть остатки рухнувшей недавно
машины. Раз, помню, ехали, остановил пограничник с собакой, надо было их
подвезти. Пограничник балансировал вприсядку, одной рукой держа ошейник,
другой, ухватившись за край борта. От серпантиновых вихляний молодая овчарка
укачалась. Остановились. Сигнал к остановке был прост: ладошкой по крыше
кабины. Пограничник нарвал травы и за собакой прибрал.

Позже появились автобусы, но долго еще грузовики не уступали. А путь
становился короче - спрямляли дорогу. Только морем - все те же два часа.

Когда однажды возник, но недолго держался, громадный красавец "Орион",
весь белый - не катер, а полный пароход (и чуть ли уже не теплоход!), то он,
конечно, был транзитный, и в Геленджик заходил как-то снисходительно, даже к
пирсу не швартовался, а вскоре и вовсе перестал у нас бывать. Потом и катера
пошли новые и ходили быстрей, но были как-то неинтересны - сиди себе в
салоне на скамейках со спинками, как в трамвае или московском метро. И
кто-то куда-то тебя транспортирует. Из пункта А в пункт Б. Не то было
раньше. В сорок шестом году катерочек "Геленджик", приземистый, раскорячный,
как скорлупка, прыгал по волнам, весь открытый, сидишь, где придется, только
держись, и тут же команда из трех человек хлопочет, и все на виду.

А еще раньше! Лет, этак, за двадцать пять до того. Не на моей, конечно,
памяти, но... А на чьей же? На чьей, если те, кто видели и помнили, уже
ушли, но память передали? Пусть тот, кто принял эту память, хранит ее как
то, что видел сам. И пусть передаст ее тому, кто захочет принять.

Так вот, лет, эдак, за двадцать пять до катерочка "Геленджик", когда
нас не было на свете... Вот уж был тогда катер так катер. Непостижимое
название нес он на своем прокопченном борту у самого носа. Не название, а
стихотворенье в одной короткой строке:

БОРЕЦ ВОЛН.

И команда его была - борец волн. Потому что команда - один только его
хозяин. Немолодой уже, просмоленный и просоленный грек в капитанской фуражке
и с кривою трубкой в зубах. Вот не вспомню, как звали его. Наверняка
какой-нибудь Илиади. Или Ставриди. Геленджикские греки все носили