"Московский выбор. Альтернативная история Второй мировой войны" - читать интересную книгу автора (Даунинг Дэвид)

Глава 3 Sayonara

Над необозримыми просторами северной части Тихого океана, по выражению начальника авиационной БЧ авианосца «Kara», «не летали даже птицы».

Равно как и разведывательные самолеты. Вечером 1 декабря ни один американский летчик не видел, как шесть японских авианосцев с мощным боевым охранением неуклонно продвигались вперед, в густом тумане по неспокойному морю. На палубах кораблей были уложены спрессованные пустые масляные канистры; под палубами аккуратно накапливался мусор и отходы. Корабли не могли позволить себе сбрасывать мусор за борт, выдав тем самым свое местоположение.

В восьмистах милях и шести днях пути лежал Перл-Харбор. Kido Butai — 1-й воздушный флот Японии лег на курс, ведущий страну к войне. Его командующий, адмирал Нагумо, стоял на мостике «Акаги» и напряженно размышлял о предстоящем задании. «Получится ли у нас»? — постоянно спрашивал он своего начальника штаба. Daijobu — «He беспокойтесь», — не менее постоянно отвечал адмирал Кусака. Два военачальника наблюдали за тренировками зенитчиков, расстреливавших ярких воздушных змеев, плясавших в сером ветреном небе.

На нижних палубах пилоты Kido Butai писали стихи и письма домой, рисовали акварели либо проводили время в кабинах самолетов, лишний раз тренируясь в управлении. Авианосцы шли неотвратимо и грозно.

В двух тысячах миль к западу линкор «Нагато» стоял на якоре в спокойных водах залива Куре. В нем находился главнокомандующий объединенным флотом адмирал Ямамото, игравший в этот момент в японские шахматы с одним из своих офицеров. Еще один офицер, капитан Куросима, архитектор плана атаки, находился на командном пункте вместе с начальником штаба адмиралом Угаки. Они отслеживали продвижение адмирала Нагумо, склонившись над огромной картой Тихого океана. Пока все шло по плану.

В тот же самый день в холодном зимнем Берлине японский посол спешил в Министерство иностранных дел на Вильгельмштрассе. Для фон Риббентропа у него были хорошие новости. Предыдущим вечером из Токио пришла телеграмма, заканчивавшаяся словами: «Мы сможем подойти быстрее, чем мечталось». Можно было смело предположить, что фон Риббентроп, человек действия, нежели размышления, будет впечатлен.

На следующий день Ямамото телеграфировал Нагумо подтверждение, которое тот с нетерпением ожидал. Kido Butai должен был «взойти на гору Нииката», то есть атаковать, согласно плану.

В этом послании был и второй смысл. Нииката была самой высокой горой в Японии. Под Ниикатой подразумевались США, самая развитая промышленная держава мира. Тем самым слова Ямамото символизировали огромную задачу, стоявшую перед японскими вооруженными силами. Для некоторых японцев это выглядело как военное безумие, но мало кто сомневался в том, что это была национальная необходимость.

В течение предыдущего десятилетия Япония неуклонно двигалась к войне, равно как и другие великие державы, имевшие свои интересы в Юго-Восточной Азии. В основе конфликта лежало международное разделение сфер влияния в Китае и Юго-Восточной Азии и вытекающих отсюда выгод, а также необходимость их изменения в пользу Японии.

Япония слишком быстро вошла в число ведущих капиталистических держав. Стандартный болезненный сценарий для всех развивающихся стран сработал и в случае с продолжателями «революции Мэйдзи».[19] Два великих достижения западной цивилизации — медицина и механизация — повлекли за собой кардинальные перемены в японском обществе: количество пригодной для обработки земли стало резко сокращаться, а количество населения, наоборот, резко возросло, и массы людей хлынули в город в поисках лучшей жизни. Но рост капитала не успевал за ростом населения и его ожиданиями. С подобными проблемами в XIX веке столкнулась Великобритания и, чтобы решить их, выстроила империю. В США такая пролегла была решена с помощью фронтира.[20] Но для Японии, искавшей выхода из этой ситуации, дело обстояло иначе. Мир повсеместно находился в кризисе, усилия японцев по увеличению экспорта разбивались о новые торговые и таможенные барьеры, а попытки отстроить свою империю натыкались на громогласные протесты и угрозы со стороны других держав.

Проблемы вставали перед страной с максимальной силой, но те японцы, чьей задачей было их решать, зачастую не имели воли либо желания делать это. Политические институты страны были еще незрелыми, демократия, внедренная в 1924 году, погрязла в коррупции по уши. Император, подобный Богу, хотя и был теоретически всемогущ, но предпочитал устраняться от таких скучных мирских дел, как проблемы японского общества. Реальная власть была сосредоточена в руках двух столпов — армии и флота.

Как и в Германии времен Веймарской республики, провал центристских сил автоматически влек за собой возвышение правых или левых. Последние, хотя и возросли количественно за 30-е годы, фактически были обречены на поражение: они были столь же «традиционны» для японского общества, сколько и центристы. В Японии не было прочной традиции радикального материализма, не было больших и влиятельных коммунистических или социалистических партий, пытающихся найти компромисс между экономическим ростом и социальной справедливостью.

Правые же могли предложить традиционный антиматериализм тем, кто испытывал материальную нужду и свое видение сильной Японии, тем, кто пострадал от результата конкуренции с Западом. Как и в Германии, антиплутократическая сторона этой идеологии была не более чем пустословием, куда важнее было то, что новая милитаризированная националистическая политика могла отвлечь внимание от серьезных внутренних проблем. «Жизненное пространство»[21] на материковой Азии даст новые территории для жителей перенаселенных японских островов, откроет новые рынки для японских продуктов и новые источники сырья для страны, не имеющей таковых у себя. Молодежь вместо того, чтобы вступать в революционные кружки, пойдет служить в вооруженные силы; служа нации, они духовно очистятся и избегнут морального разложения, которое несет безбожный чужеродный материализм. Они станут новыми самураями, наследниками славы Японии.

Вся эта риторика облачалась в знакомые фразы. Великая Южно-Азиатская Сфера Совместного Процветания принесет справедливость и порядок на разоренную войной землю; японская армия возьмет на себя бремя распространения цивилизации, которое ранее несли белые расы.

Однако времени на воплощение этих славных устремлений оставалось катастрофически мало. Китай, очевидный центр этой сферы, мало-помалу сам начинал решать свои проблемы. Националистическое движение Чан Кайши и коммунистическая партия Китая год от года становились все сильнее в основном за счет военных, десятилетиями державших страну в хаосе. Японцы оккупировали Маньчжурию в 1932 году и предоставили ей фиктивную независимость как государству Маньчжоу-Го. Если Япония собиралась и далее спасать Китай от хаоса, ей следовало поторопиться до того, как китайцы спасут себя сами.

Такая возможность выпала в 1937 году. Европа была занята приближением собственной катастрофы, США самоизолировались от остального мира. Единственную военную угрозу представлял старый враг на севере, но ее удалось снизить подписанием антикоминтерновского Пакта с Италией и Германией в 1936. Императорская Япония азартно рванулась вперед, и этот прыжок был необратим. Инцидент на мосту Марко Поло в Пекине[22] был сознательно раздут, и через несколько недель японские солдаты уже шли на юг, к Шанхаю и долине Янцзы, завоевывать Китай. Так по крайней мере казалось в Токио.

Китайцы, однако, не покорились, предпочитая отступать все глубже и глубже внутрь своей необъятной страны. А вскоре, к неудовольствию Японии, они начали получать подмогу от США, Англии и Франции.

Европейские страны можно было игнорировать. Они были слабы, они были слишком далеко и у них своих проблем хватало. Но вот Америка — это было совершенно другое дело. Враждовать с ней было опасно. Хоть ее антагонизм по отношению к Японии был достаточно лицемерен — как сказал однажды будущий министр иностранных дел Мацуока: «Какая страна в течение своей экспансии никогда не упускала случая облапошить своих соседей? Спросите индейцев или мексиканцев…» — но сбрасывать его со счетов было нельзя. Никто в полной мере не осознавал зависимость японских вооруженных сил от Соединенных Штатов. Японский флот, защитник страны и ее заморских владений, был построен в основном из американского железного лома и плавал на американском горючем. Угроза была более чем реальна. Хотя японцы знали, что Америка пока не желает — да и неспособна — вести войну на Тихом океане, такую возможность списывать было нельзя. Поэтому необходимость скорейшего покорения Китая стояла особенно остро.

Война в Европе улучшила ситуацию в том смысле, что оттянула основные силы и внимание на себя. Пакт Молотова — Риббентропа в 1939 году для Японии явился шоком, но в долгосрочном плане оказался ей выгоден — он нейтрализовывал СССР столь же эффективно, как и немецкое нападение. Но одновременно возникали другие проблемы в основном с голландской Ост-Индией, единственным альтернативный источником нефти для Японии. Если Германия захватит Голландию, то кто в таком случае будет контролировать Батавию? Япония пока не считала для себя возможным занять это место, ко собиралась приложить все силы, чтобы никто иной его не занял. Всю первую половину 1940 года японская дипломатическая служба плотно занималась именно этим вопросом. В США же, приняв тревожные возгласы из Токио по этому поводу за новые признаки агрессии, продолжили помогать Китаю.

Рузвельт и Халл долгое время пытались увещевать японцев, продолжая снабжать вооруженные силы Японии материалами, необходимыми для претворения в жизнь того, по поводу чего увещевали. Летом 1940 года, когда Германия одержала победу на Западе и японцы стали, по мнению США, еще более ненасытными, администрация Рузвельта решила, что пришла пора действовать. Было предпринято два шага: первый был направлен на ослабление Японии, а второй — на усиление США. Рузвельт ограничил продажу железного лома и нефти иностранным государствам и предприятиям и огласил доктрину «флота двух океанов», согласно которой США должны были получить превосходство в Атлантике и на Тихом океане к концу 1942 года. Послание было предельно ясным.

Императорская Япония и США теперь были прочно заключены в нежелательные объятия мер и контрмер, вырваться из которых можно было только с помощью войны. Япония привыкла к постоянным протестам США и к тому, что за ними, как правило, ничего не стояло. Неожиданно перчатки были сброшены и вместо них появились кулаки. Через пару лет эти кулаки смогут нанести сокрушительный удар, в то время как Япония, связанная новыми ограничениями, не сможет адекватно на этот удар ответить. Скорость, ранее считавшаяся желательным фактором, теперь стала необходимостью. Если все же придется воевать с Америкой, то война должна начаться как можно скорее, пока есть надежда ее выиграть. Если же выпадал вариант принятия мира на приемлемых условиях, то опять же мир должен был наступить поскорее, пока Япония могла диктовать свои условия.

Мирные переговоры, равно как и подготовка к войне, шли своим ходом. Политические лидеры искали формулу, которая помогла бы избежать фатального столкновения и одновременно оставить в неприкосновенности материковую японскую империю. Удовлетворит ли американцев обещание японцев не продвигаться далее на юг? Позволят ли они Японии действовать в Китае по своему усмотрению?

Ответом было «нет». Американцев не волновали японские проблемы, и попытаться понять их янки также не желали. Подобно авторитарным родителям, ругающим ребенка, они видели только последствия, не желая замечать причины. Обрушив порцию упреков и угроз, они немедля поворачивались спиной, игнорируя аргументы японцев и уверенные в своей непогрешимости и правом деле. Глухота американцев к делам на Востоке объяснялась еще и тем, что у них хватало своих забот в другой части земного шара. Всю весну 1941 года американский флот прочно завяз в далекой Атлантике.

И для Японии это был шанс, возможно, последний — нанести удар. В апреле был подписан договор о ненападении с Советским Союзом, т. о., формально тыл Японии был в безопасности. Однако высшее руководство Японии все еще воздерживалось от решающего шага. Армия к войне была готова, но вот флот сомневался в том, можно ли ее выиграть. Политики вслух интересовались, не придадут ли мирным переговорам необходимое ускорение угрозы, подкрепленное силой. Они подталкивали страну к войне, считая, что тем самым заставят Рузвельта и Халла отозвать указы об эмбарго.

И тут абсолютно неожиданно, как считали японцы, Германия нападает на СССР. И все завертелось слишком быстро; мир начал меняться, а Япония не использовала своих возможностей выловить рыбку в этой воде. Если Япония ничего не предпримет, то вскоре либо сверхмощные страны «оси», либо советско-американский блок перережет им все пути, закрепив абсолютное превосходство белого человека. В итоге на двух императорских совещаниях, 25 июня и 2 июля, эти постоянно откладываемые решения наконец-то были приняты.

Что касается севера, то армия подождет. «В случае если развитие немецко-советской войны предоставит стране преимущество в действиях, мы применим имеющиеся в нашем распоряжении вооруженные силы с тем, чтобы разрешить советский вопрос и гарантировать безопасность наших северных границ». Квантунскую армию в «дружественной» Маньчжоу-Го необходимо усилить. Ее штаб должен разработать планы вторжения и дальнейшего управления Сибирью.

Но все же эти планы относились к разряду «непредвиденных обстоятельств». В общем и целом армия не испытывала восторга по поводу необъятных просторов, труднопроходимой местности и климата Сибири. К тому же там не было нефти. Квантунская армия перейдет в наступление только — не раньше! — в случае уверенной победы немецких войск над Красной Армией.

В настоящий же момент внимание Японии было сосредоточено на юге. Необходимо было поднять ставки, пока американцы прочно увязли в Атлантике, ожидая исхода войны в России. В июле японская армия заняла крестец французского Индокитая.

Но игра провалилась. Американское правительство, слепотой не страдавшее, чтобы об этом не думали в Японии, объявило о замораживании всех японских активов в США. Англичане и, что более важно, администрация голландской Ост-Индии вскоре присоединились к этому решению. Нефти, питавшей японскую машину экспансионизма, более не будет.

В Токио червяк яростно извивался на конце крючка. Отныне каждый оборот пропеллера японского истребителя означал уменьшение драгоценных запасов топлива. Флот присоединился к армии, выступая за начало военных действий. Поскольку приготовления к войне по любому заняли бы полгода, это время было отдано политикам, чтобы те попытались найти какой-то выход. Они не смогли. Коноэ попросил президента Рузвельта о встрече — Рузвельт отказал. Лидерами Японии овладел мрачный фатализм. Его можно было выразить одним словом. Sayonara[23] — «да будет так». Это уже не являлось постепенным дрейфом к войне — это было обратным отсчетом.

По состоянию на декабрь 1941 года в японской армии находилось пятьдесят одна дивизия. Двадцать две из них были заняты войной в Китае, четырнадцать располагались в оккупированной Маньчжурии и пять — собственно на Японских островах. Оставшиеся десять предполагалось пустить на захват Юго-Восточной Азии, Явно, что ключом к успеху Японии в таком случае должно было служить не количество, а качество.

В Китае японцы усвоили два чрезвычайно полезных урока. Первое — использование авиации в поддержке наземных частей. И второе — поддержание должной мобильности частей в тяжелых условиях. Зачастую убрать тяжелую технику или орудия с нескольких проходимых дорог представлялось невозможным, так что японцы, желая избежать кровопролитных фронтальных атак, были вынуждены разработать легкое вооружение и технику. Были сконструированы легкие танки, причем акцент делался не на огневую мощь, а на мобильность. Для пехоты были разработаны переносные легкие минометы. Велосипеды в Китай поставлялись тысячами. Японская армия превратилась в великолепную подвижную силу, способную быстро передвигаться там, где традиционные западные армии долго бы колебались, а двигаться ли вообще. Дополнительное обучение войск приемам войны в джунглях и высадкам с моря придали остро заточенному самурайскому клинку дополнительную остроту.

Предполагаемые противники находились в состоянии куда более невыгодном. Все вместе — американцы, голландцы и англичане — могли выставить около 350 000 войск в тех местах, которым, вероятнее всего, угрожала опасность. Но численное преимущество не давало ничего. Туземные части, находящиеся под командованием белых офицеров, были скверно подготовлены и едва оснащены. К тому же они не пылали энтузиазмом идти в бой против своих братьев-азиатов во имя Бремени Белого Человека[24] в Юго-Восточной Азии. Европейские и американские части ненамного их превосходили. Мотивации у них было больше, но опыта современной войны, тем более в тропическом ее варианте, им катастрофически не хватало.

Такие условия сами по себе уже были серьезным фактором, а неспособность здраво их оценить вела прямиком к катастрофе. Бытовало широко распространенное мнение, что японцы, как и остальные азиаты, воины неважные — кого они вообще когда побеждали, кроме одряхлевшей царской России? Следовательно, проблем с ними не возникнет. На Западе японцы заработали репутацию, кое в чем обоснованную, нации, повторяющей достижения белого человека. Отсюда делался губительный вывод, что на собственную инициативу они категорически неспособны. Все, что знал о Японии Запад, о стратегической мысли японских военачальников, о японском оружии и способности воевать рассматривалось через искажающую перспективу расизма. Подобную ошибку совершили немцы в отношении России, теперь она повторялась Америкой в отношении Японии, и последствия грозили быть не менее фатальными. Даже в самом безудержном полете фантазии никому не приходило в голову, что японцы способны построить — и построили — лучший самолет-истребитель за всю войну. Поскольку доставка подкреплений занимала три месяца, то англичане на полном серьезе рассчитывали удержать Гонконг, где у них было всего четыре самолета! Макартур, главнокомандующий американскими войсками на Филиппинах, рассуждал о том, что он предаст огню «японские бумажные города», имея в распоряжении всего девять бомбардировщиков В-17! Он был настолько уверен в том, что удержит Лусон, что решил рассредоточить силы и защищать таким образом целый архипелаг.

Подобный оптимизм был распространен и на флоте союзников. В области крупных боевых кораблей между странами был паритет — одиннадцать союзных на десять японских, а крупные корабли были тем, вокруг чего, собственно, строилась война на море. Ну, или по крайней мере так считали все, включая большинство японцев. К несчастью для союзников, это было неверным. Сейчас ключом к мировому океану были авианосцы, а у японцев на Тихоокеанском ТВД их было десять против трех у союзников.

Шесть из них, имевших на борту более четырехсот самолетов, составляли 1-й воздушный флот адмирала Нагумо — самую мощную военно-морскую ударную силу, какую только видел мир. Как и весь остальной ВМФ Японии, этот флот представлял собой отлично тренированную, дисциплинированную и согласованную мощь. 1-й воздушный флот считал себя наследником великой морской традиции; он никогда не ведал поражений. Он с нетерпением ожидал возможности добавить новые лавры победителей в дополнение к уже имевшимся за войну с русскими в 1904–1905 годах.

Таким образом, и армия, и флот были мощными и умелыми инструментами, могущими нанести, как вскоре будет видно, удары сокрушительной силы. На короткой дистанции армии Запада с ними могли даже не пытаться соперничать.

Но, говоря образно, «сколь широка была армия Японии, столь же и неглубока», иными словами, у этой мощи не было долговременного запаса. Все боевые качества японской военной машины жестко ограничивались условиями, которые диктовала японская экономика. Как и в случае с вермахтом, меч восходящего солнца был оружием, имеющим свой предел по сравнению с теми, что имелись у его врагов. Каждый удар или разрез, наносимый им, должен был быть решающим. Победа должна быть быстрой, в противном случае этот меч затупят тысячи мелких непрекращающихся контрударов. И эта победа, учитывая невозможность завоевания вражеских территорий, должна быть по большей части психологической. Если врага нельзя уничтожить, то надо сломить его волю.

Возможно ли такое? Военные лидеры Японии предпочитали не отвечать на этот вопрос. Они должны попытаться. Sayonara.

Войны куда легче начинать, чем заканчивать. Японская стратегия на ближайшие месяцы была предопределена. Главной целью являлся бесперебойный источник нефти, следовательно, голландская Ост-Индия и Борнео должны быть захвачены и оккупированы. Коммуникации между этими островами и Японией также должны быть максимально защищены, следовательно, вся Юго-Восточная Азия in total[25] должна быть очищена от голландских, британских и американских войск, дислоцированных там. Единственную серьезную угрозу представлял американский Тихоокеанский флот, расположенный в Перл-Харбо-ре. Его необходимо было уничтожить. Уничтожить его можно было только с помощью внезапной атаки. Внезапность была возможна только в момент начала военных действий. Ipso facto,[26] война должна была начаться с атаки на Перл-Харбор.

Принимая во внимание то, что с американским флотом будет покончено и Юго-Восточная Азия войдет в Великую Южно-Азиатскую Сферу Совместного Процветания, будет создана огромная внешняя защитная граница от Бирмы через Ост-Индию и Новую Гвинею и через Тихий океан к Алеутским островам. Конечно, ее необходимо будет укрепить против неизбежных контратак. Но враг будет отброшен и вскоре поймет, что победа будет добыта запредельной ценой. И тогда он согласится принять условия мира. Так, примерно выглядело все в теории И шло пока на практике.

Ровно в 7.53 7 декабря, командир звена Мицуо Фучида глянул вниз из своей кабины на синие воды Перл-Харбора. Вид был сверхъестественным, как будто модель, которую он столько времени изучал, находясь на командном мостике «Акаги». Ничто не двигалось. Самолеты на аэродроме Хикэм были выстроены, словно по линеечке, едва не касаясь друг друга кончиками крыльев. Тяжелые корабли Тихоокеанского флота США стояли ровно вдоль «линии линкоров». «Тора! Тора! Тора!»[27] — радировал он Нагумо, который с нетерпением ожидал этого сигнала. Внезапность была полной. За спиной Фучиды небо роилось от самолетов Kido Butai, летчики ждали сигнала. Фучида выпустил голубую сигнальную ракету; звено отделилось от строя и ринулось вниз, к войне.

Часом позже бухта Перл-Харбор была полна пылающих и опрокинутых кораблей. Четыре из девяти тяжелых кораблей были потоплены, еще четыре получили тяжелейшие повреждения. Было уничтожено около двухсот самолетов. Операция «Зет» завершилась победой!

На другой стороне Тихого океана, на Западе, пришла в движение армия Японии. В Южно-Китайском море тысячи солдат, ожидавших десантирования, смотрели с бортов, как постепенно перед ними вырастают берега Северной Малайзии и Южного Таиланда. На индокитайской границе другие в это же время ожидали приказа о марше на Бангкок.

На Формозе[28] японские летчики с нетерпением ждали, пока расчистится небо. Их целью являлись военно-воздушные базы США на Филиппинах. Плохая погода в итоге обернулась для японских пилотов благословением. Японцы не ведали, что, получив известия из Перл-Харбора, американцы подняли в воздух свои самолеты. Они едва успели приземлиться, как с неба на них обрушилась волна японских ВВС, американцы были застигнуты врасплох, и японцы жгли беззащитные самолеты на земле пачками.

К 10 декабря вся военно-воздушная мощь США на Филиппинах была практически уничтожена. Первые японские части начали сходить на берег в Северном Лусоне. В тот же день воздушная разведка обнаружила два английских тяжелых корабля — «Принц Уэльский» и «Репульс». Черчилль оптимистично послал их на Восток в качестве жеста устрашения. Через два часа от кораблей остались только пузыри на поверхности Южно-Китайского моря.

За четыре дня японцам удалось потопить шесть и серьезно повредить четыре из крупных боевых кораблей противника. Магистры воздушной и водной стихий, японцы теперь были готовы к тому, чтобы доказать свое искусство на суше, разгромив изолированные колониальные армии Юго-Восточной Азии.