"Сергей Каледин. Смиренное кладбище" - читать интересную книгу автора

не давался: все делали вроде по-воробьевски, а он - вдруг - гас ни с того ни
с сего. Выгребай из него всю вонь и - по новой заводи. "У Воробья секрет
есть". Уголь Воробью давали в церкви безропотно. И деньги взаймы - когда ни
приди - староста Марья Ивановна, тяжелая хваткая старуха, а нет ее -
заместительница Анна Никитична, худенькая, в черном. После больницы
Никитична сто дала, "до лета". Давать-то давали, но, ясное дело, не за
здорово живешь...
Хоронили когда-то давно батюшку отца Василия. Душевный был старик. Чуть
не до самой смерти, уже за восемьдесят, службы служил и отпевать ходил на
самые дальние участки, не ленился. Да и так просто нравился всем: и как
здоровается, шляпы чуть касаясь, и как с попами подчиненными говорит
ласково, не то что нынешний отец Петр - этот гавкает на своих, как пес
цепной. Еще вот тоже: со старьем - нищими на паперти - всегда здоровался. И
голубей кормил каждое утро возле церкви. Стоит, бывало, посреди голубей -
крошки им накидывает, а они чуть не под рясу к нему заходят.
Так вот, помер он. Воробей сам назвался копать. Могилу отвели за
церковью почти вплотную, как положено по сану. А там земля - сплошняком
камни, кирпичи, железки, со старых времен от стройки еще осталось. Марья
Ивановна подходила, видела, как Воробей, мокрый, как крыса, в хламе этом
уродовался: ни ломом толком не возьмешь, ни лопатой. И костей было - чуть не
на полметра; сколько тут их, попов, похоронено. Воробей, как дьявол какой,
по пояс в бульонках стоял: и наверх не вытащишь - у церкви народу прорва, -
и в яме не развернешься. Так и корячился до темноты, а начал рано.
- Земля тяжелая, Лешенька? - тяжело наклонялась над запаренным Воробьем
Марья Ивановна.
- Пустое, Марья Ивановна, для батюшки конфетку сделаем.
И действительно сделал. Два метра глубиной, ровненькая, дно еловыми
ветками выложил. Не могилка - загляденье.
...Воробей подошел к церкви, погулял вокруг - тянул свободное время.
Все ж к прокурору зовут, не в кино. Поднялся на паперть. Нищие разом заныли,
запричитали, но, разглядев местного, смолкли. Воробей снял шляпу и толкнул
тяжелую дверь.
В прохладном полумраке церкви у левого Никольского алтаря стояло четыре
гроба на специальных для того скамейках. Возле гробов, по-домашнему,
спокойно, хлопотали родственники: прихорашивали, поправляли покойниц. Все
четверо были старушки.
Иногда здесь и крестили, если не было гробов, а если были, то крестили
в крестильной. Там же Батя полгода назад крестил и Витьку, сына Воробья.
Крестным был Кутя, а крестной матерью Валькина подруга с Лобни Ирка.
Воробей подошел к стойке, за которой Марья Ивановна оформляла усопших.
Тяжелый шаг Воробья оторвал Марью Ивановну от дел:
- У вас отпевание?
- Это я, Марья Ивановна, Лешка Воробей...
- Лешенька, а я тебя и не узнала. Ты что, выходной сегодня?
Наряженный...
- Да нет, - Воробей замялся, - к следователю мне скоро... В
прокуратуру. Шел вот - зашел...
- Чего ж ты опять натворил? Господи! - она искренне всплеснула руками.
- Да за старое, еще до больницы, когда пил... Адвокат сказал, простят,
не посадят. А там кто его знает... Значит вот, на всякий случай... до