"Волф Мессинг - человек загадка" - читать интересную книгу автора (Лунгина Татьяна)

Глава 30. И ВНОВЬ ГИППОКРАТЫ

Однако 1965 год памятен мне не только этими институтскими делами сына, все-таки закончившимися так благополучно. Были разные личные невзгоды, но больше всего волнений было связано с моей болезнью крови, которая резко обострилась. Встал вопрос о моей госпитализации.

Лучшие шансы на благополучный исход лечения все мы видели в том, чтобы любыми путями постараться попасть в клинику железнодорожников, где отделением гематологии заведовал опытнейший и талантливейший специалист по заболеваниям крови, академик Иосиф Кассирский. Суть была не в престижности, а в том, что академик Кассирский знал свою область медицины по-настоящему, и попасть к нему было для больных реальной надеждой на выздоровление. Но в ту клинику доступ имели либо профессиональные железнодорожники, либо партийные чины. А воспользоваться дружбой Мессинга и моим знакомством с самим академиком я не решилась. Вот и выходило, что «не любыми путями».

Но старший сын Володя пошел на святую сыновнюю ложь: он позвонил в клинику, назвавшись каким-то боссом из Министерства путей сообщения, и меня без проволочек приняли, хотя все палаты были забиты до отказа больными.

Через несколько дней, после всех проведенных анализов, во время очередного обхода всего врачебного персонала клиники, Кассирский, который на меня сердился, что не обратилась прямо к нему (Как он сказал: одна моя подпись, и Татьяна лежала бы в лучших условиях), заявил мне, что операция неизбежна, а сотрудникам дал соответствующие распоряжения. Я безропотно согласилась. Но в душе, признаться, дрожала от страха: как медик понимала, что удаление селезенки это далеко не безопасно.

Живым укором всем взрослым, трепетавшим от своих действительных и мнимых недугов, в палате лежала девочка девяти лет, «приговоренная» врачами к смерти, мужественно переносившая все больничные страдания. И накануне операции скорее я забывала с ней свою тревогу, чем она искала во мне удовлетворение своему детскому любопытству, расспрашивая меня о моих странствиях и поездках по заказам издательств.

И в тот момент, когда я описывала девчушке красоты тундры и северного сияния, в палату вошла медсестра и с раздражением в голосе сказала: «Лунгина, вас к телефону. Но чтоб это — в последний раз. Телефонные вызовы отвлекают персонал от работы. И все по пустякам.»

Я робко ответила, что никому телефона клиники не давала, так как и сама не знаю номера.

— Тайболе? — Так звал меня только Мессинг, — тебе завтра предстоит операция?

— Да.

— Не волнуйся. Никакой операции не будет. Спокойной ночи.

И ничего не объяснив, повесил трубку. Я чрезвычайно обрадовалась, но, вернувшись в палату, вспомнила, что не была произнесена та волшебная в таких случаях фраза — «Это не Вольф Григорьевич, а Мессинг!» — и моя надежда потускнела. Но утро вечера мудренее!

Поскорее заснуть, в этом лучшее успокоение.

Рано утром в палату вошла та же строгая сестра и сообщила мне, что операция подготавливается и я не должна принимать пищу.

— ?!..?!.. Как же так! А Мессинг?

Сочувствуя мне, вся палата притихла, женщины скорбно глядели на меня. Я попрощалась с ними и пошла за медсестрой к своему лобному месту.

Но мы прошли по всему коридору, не остановившись у операционной, и другим крылом спустились по лестнице на первый этаж.

У дверей с надписью «Конференцзал» нас ждал профессор Абрамов. С чувством невероятной тревоги захожу в зал, не имеющий ничего общего с операционной. В зале человек 200 врачей и студентов, все в белом. Пока иду к кафедре, вижу, как 400 глаз молча следят за мной. Чувствую себя, как маршал на параде. Только никто не кричит: «Равнение напра-во!», и «маршал» — в цветном нейлоновом халате.

На кафедре, в черном костюме, академик Кассирский. Он подошел ко мне, обнял меня за плечи и, не опуская руки, объявил присутствующим, что, судя по анализу костного мозга, решено с операцией пока повременить. Больная, мол, живет в Москве, и если курс лечения не улучшит ее состояние, операцию проведут незамедлительно.

Я высвободилась из дружеских объятий академика, повернулась к нему и спросила: «Это вы по просьбе Мессинга?»

Еще не успев сообразить, что к чему, он удивленно переспрашивает:

— Мессинг?! А при чем тут он?

— Да я думала, что это он…

Кассирский перебивает, улыбаясь: «Нет, дорогая, мои друзья не вмешиваются в дела моих пациентов. Даже Вольф Григорьевич. Да и не видел я его уже давно».

С радостным чувством вернулась я в палату. Хоть и боялась очередного выговора, но с нетерпением ждала звонка от Мессинга. А он, не позвонив, сам пришел на другой день. С ним сестра покойной супруги. Принесли гостинцы — большую коробку шоколадных конфет и бананы.

Вольф Григорьевич дипломатично обходил стороной все мои попытки узнать: ему ли обязана тем, что болезненной операции удалось избежать. И где тут собака зарыта — он ли внушил Кассирскому, что проводить операцию излишне или в лечении моем как-то участвовал он сам? Мессинг вел разговор на далекие от медицины темы, словно мы сейчас не в клинике.

А через три дня я была выписана с предписанием соблюдать и дома больничный режим.

Вольф Григорьевич не заставил себя ждать и в тот же вечер навестил меня. И снова ни слова об отмене операции.