"Итало Кальвино. Тропа паучьих гнезд" - читать интересную книгу автора

пистолетом можно было бы порассказать множество чудесных историй.
Пин не в силах дальше противиться соблазну и подносит пистолет к виску.
Голова у него идет кругом. Еще ближе, пока кожа не почувствует холод стали.
Теперь можно положить палец на спусковой крючок. Нет, лучше надавить стволом
на скулу, пока не станет больно, - почувствовать стальной круг, за которым
начинается пустота, где рождаются выстрелы. Если резко оторвать пистолет от
виска, то, может, воздух, ворвавшись в ствол, вызовет взрыв? Нет, взрыва не
происходит! Теперь можно засунуть ствол в рот и почувствовать его вкус у
себя под языком. А потом - это самое страшное - поднести пистолет к глазам и
посмотреть в него, заглянуть в темноту ствола, кажущуюся глубокой, словно
колодец. Пин видел однажды мальчика, которому выстрелило в глаз охотничье
ружье. Его везли в больницу. Половина лица у него была закрыта сгустком
крови, а на другой половине повсюду чернели крупинки пороха.
Пин поиграл с настоящим пистолетом. Он наигрался им вдоволь; теперь его
можно отдать мужчинам, которым он понадобился. Пину не терпится поскорее
сбагрить пистолет. Если пистолета у него не будет, значит, он его вроде бы и
не крал. Немец жутко озвереет и накинется на него, но Пин над ним опять
посмеется.
Первой его мыслью было вбежать в трактир и заявить: "Он у меня, и я его
никому не отдам!" Все придут в восторг и воскликнут: "Вот это да!" Потом он
решил, что будет забавнее, если он спросит: "Угадайте-ка, что я принес?" -
и, прежде чем ответить, заставит их малость помучиться. Конечно, они тут же
подумают о пистолете, поэтому будет лучше, если он сразу заведет речь о нем,
неся всякую околесицу, намекая, что дело, мол, не выгорело, а когда им
станет совсем невмоготу и они перестанут вообще что-либо соображать, он
выложит пистолет на стойку и скажет: "Взгляните, что я нашел у себя в
кармане". Ну и лица же у них будут!
Пин входит в трактир на цыпочках, тихо-тихо. Мужчины по-прежнему
болтают за стойкой; локти у них словно вросли в нее. Нет только незнакомца,
и стул его еще никем не занят. Пин стоит у них за спиной, а они этого даже
не замечают. Пин ждет, когда они его вдруг увидят, вздрогнут и обрушат на
него лавину вопрошающих взглядов. Однако никто не оборачивается. Пин двигает
стул. Жираф выгибает шею, подмигивает и продолжает тихо разговаривать.
- Красавцы! - окликает их Пин.
Они смотрят на него.
- Образина, - беззлобно парирует Жираф.
Больше никто не произносит ни слова.
- Итак, - бросает Пин.
- Итак, - говорит Джан Шофер, - что новенького ты нам расскажешь?
Пин несколько растерян.
- Чего это ты раскис? - спрашивает Француз. - Спой-ка нам что-нибудь,
Пин.
"Ясно, - думает Пин, - они меня тоже разыгрывают. На самом деле их
прямо распирает от любопытства".
- Алле, - произносит он. Но петь не может. Язык липнет к гортани, во
рту сухо. Так бывает, когда он боится расплакаться. - Алле, - повторяет
Пин. - Так что же вам спеть?
- Что спеть? - переспрашивает Мишель.
Жираф говорит:
- Ну и тощища - скулы воротит!