"Александр Каменецкий. Сын" - читать интересную книгу автора

шейных позвонков - мне непонятна. Ведь для того, чтобы позвонки сломались
и смерть наступила мгновенно, следует прыгнуть - ну, хоть с табуретки,
чтобы присутствовал сильный рывок, а для рывка в ванной слишком маленькая
высота. Но так или иначе, он умер, его нет с нами.
Эту семью я не знал: они поселились всего неделю назад, мы в то время уже
были на курсах и проводили в общежитии мало времени, к тому же, жили в
другом корпусе. До сих пор, хотя я не прикладывал никаких усилий к добыче
сведений, мне известно лишь то, что прибыли они из Черновиц таким
составом: парень, ему исполнился 21 год, его отец, неродная мать,
родители отца и еще, кажется, некая тетушка. Что с ними сейчас, как они
поступили с телом, где его похоронили и прочее, мне неизвестно, и знать об
этом совсем не хочется. Факт тот, что повесился незнакомый мне человек, я
не знал его жизни и вот случайно выяснил, как она прекратилась.
Эмигрантские истории скучны, как скучно почти все, что происходит с
человеком, и лишь некоторые вещи способны вызвать интерес, например, чужая
смерть. Здесь, и вообще кругом, есть много людей, о смерти которых я ни
капли не жалел бы; мне совсем не жаль и этого юношу, который второпях,
прислушиваясь к шагам в коридоре, дрожащими руками перебирал свои снимки и
бормотал кому-то последнее прости, а затем вязал петлю из полотенца и
испускал последний вздох, суча босыми ногами в нескольких сантиметрах от
пола с неубранными чужими волосами. Этот неуклюжий конец, скомканная
трагедия, пошлые фотокарточки, тайком пронесенные за пазухой, не говорят о
богатой и мощной душе, о безумных порывах, бездне отчаяния и вообще о
красивой и достойной судьбе, уготованной несчастному. Пожалуй, избегни он
петли и доживи до глубокой старости, его жизнь оказалась бы такой же точно
бездарной, как моя или ваша, так что не о чем особенно горевать. Люди,
жильцы общежития, которым пришлось принять случившееся, довольно скоро и
не сговариваясь назвали парня сумасшедшим и даже нашли доказательства.
Самоубийц почти всегда считают душевнобольными: так проще объяснить себе,
почему ты до сих пор жив, хотя никакой особой надобности в этом нет. Скоро
обо всем забыли и никогда не вспоминали больше; за всех это делаю я.
24 декабря стояла отвратительная погода: мокрый снег валил пополам с
дождем, елки валялись на Weihnachtsbaummarkt'ах в грязи аккуратными
рядами, как расстрелянные прицельной пулеметной очередью, в магазинах
толпились, сигарету было не подкурить, и бесчисленные дед-морозы,
слонявшиеся без дела по улицам, выглядели, мокрые, из рук вон. Словом, это
было обычное Рождество в Северной Германии, к которому лично у меня
претензий никаких нет. Праздновать мы не готовились, но в последний момент
решили все-таки доставить себе удовольствие: я купил, помню, бутылку
французского бордо "Cour de Roy", сыру с трюфелями и еще один сорт, с
плесенью, консервированных маслин, корнишонов, зелени и мяса. Около девяти
мы сели пить и есть; вино оказалось превосходным, и настолько, что к еде
мы почти не притронулись. Незаметно проклятый дождь утих, а потом (вдруг,
погода здесь меняется внезапно, и никогда не поймешь, в лучшую или худшую
сторону) приморозило, мостовые взялись ледком и повалил снег - крупными
хлопьями, густой, настоящий рождественский снег. В бокалах оставалось по
глотку; мы подошли к окну, чтобы допить вино под снегопад, и увидели внизу
две машины: полицейскую и Rettungswagen. Сперва мы подумали, что полицию и
врачей пригнали для нашей же безопасности: наверное, городские власти
считают, что перепившиеся русские смогут нанести кому-то или себе вред.