"Альбер Камю. Шведские речи" - читать интересную книгу автора

- интеллект умных и интеллект дураков)
категорически утверждают, что свобода есть не что иное, как препятствие
на пути истинного прогресса. Но подобные напыщенные глупости могли быть
изрекаемы лишь потому, что в течение ста последних лет общество торгашей
нашло для свободы исключительное и одностороннее применение, считая ее
скорее правом, чем долгом, и не боясь как можно чаще превращать принцип
свободы в орудие угнетения. Так что же удивительного в том, что это
общество требует от искусства, чтобы оно было не инструментом
освобождения, а пустым словотворчеством, не имеющим никаких последствий,
безобидной забавой?! Весь наш высший свет, страдающий сперва от денежных
затруднений, а уж потом от сердечных горестей, в течение десятилетий
вполне удовлетворялся подобным положением вещей - наличием светских
романистов и предельно пустопорожним искусством, таким, о котором Оскар
Уайльд, имея в виду самого себя до того, как он познал тяготы тюрьмы,
сказал, что самый тяжкий порок - поверхностность.
Фабриканты искусства (я еще не говорю: художники) буржуазной Европы до
и после 1900 года взяли себе за принцип безответственность, ибо
ответственность предполагала мучительный разрыв с обществом (а те, кто
порвал с ним, звались Рембо, Ницше, Стриндберг, и мы знаем, какой ценой
они заплатили за этот шаг).
Именно та эпоха породила искусство для искусства, на знамени которого
начертан призыв к безответственности. Искусство для искусства, утеха
художника-одиночки,- это именно искусственное искусство абстрактного,
искусственного общества. И его логичное завершение - искусство светских
салонов или же чисто формальное искусство, питающееся претенциозными
выдумками и абстракциями, которое приводит к полному разрушению всякой
реальности. Кучка таких произведений приводит в умиление кучку избранных,
в то время как множество грубых подделок под искусство портит вкус
остальному множеству люден. В конечном счете такое искусство утверждается
вне общества и полностью отрезает себя от питающих его животворящих
корней. Мало-помалу художник, даже высокопочитаемый, погружается в
одиночество или, по крайней мере, отторгается от своего народа, который
теперь будет знать его лишь по большой прессе или радио, создающими для
широких масс его упрощенный, для всех удобный образ. И действительно, чем
утонченнее искусство, тем больше нуждается он в популяризации.
Таким образом, миллионы людей станут гордиться тем, что знают и
понимают такого-то великого художника нашего времени, поскольку в газетах
они вычитали, что он разводит у себя дома канареек или женится не реже чем
раз в полгода. Сегодняшняя слава писателя состоит в том, что его обожают
или презирают, не читая. Любой художник, задумавший добиться известности в
нашем обществе, должен заранее приготовиться к тому, что известен будет не
он сам, а некто, носящий его имя, и этот некто в конце концов отречется от
него, а быть может, однажды и убьет в нем истинного творца.
В результате нет ничего удивительного, что почти все стоящее, созданное
в буржуазной Европе XIX-XX веков, например, в литературе, исполнено
протеста против современного ему общества.
Можно утверждать, что вплоть до начала Великой французской революции
вся существовавшая тогда литература была в основном литературой
соглашательской. Но, начиная с того момента, как буржуазное общество,
рожденное революцией, установилось и окрепло, возникла литература бунта. И