"Альбер Камю. Бракосочетание в Типаса" - читать интересную книгу автора

форума гелиотроп просовывает свою круглую белую головку, и красные герани
обагряют кровью то, что некогда было домами, храмами и городскими площадями.
Подобно тому как иных ученых наука вновь приводит к богу, столетия вновь
привели руины в обитель их матери. Ныне их наконец покидает их прошлое, и
ничто уже не мешает им покориться той властной силе, которая увлекает
свободно падающее тело.
Сколько часов провел я, топча полынь, ощупывая теплые камни и пытаясь
согласовать свое дыхание с бурными вздохами мира! Одурманенный дикими
запахами и дремотным жужжанием насекомых, я приемлю взором и сердцем
невыносимое величие знойного неба. Не так-то легко стать самим собой,
вернуть утерянную внутреннюю гармонию. Но, глядя на массивный хребет Шенуа,
я неизменно испытывал странное успокоение. Я начинал дышать глубоко и ровно,
я обретал душевную цельность и полноту. Я поднимался то на один, то на
другой склон, и каждый раз меня ждало вознаграждение, как, например, этот
храм, колоннами которого расчислен бег солнца, а со ступеней видно все
селение с его белыми и розовыми крышами и зелеными верандами. Или эта
базилика на Восточном холме: ее стены сохранились, а вокруг нее широким
кольцом тянутся раскопанные саркофаги, по большей части едва обнажившиеся,
еще причастные к земле. Прежде в них покоились мертвые, а теперь растут
желтые левкои и шалфей. Сент-Сальса -- христианская базилика, но стоит
посмотреть в любой пролом, как, изгоняя чувство отрешенности, до нас
доносится мелодия мира: склоны усажены соснами и кипарисами, а в
каких-нибудь двадцати метрах белеет барашками море. У холма, на котором
возвышается Сент-Сальса, плоская вершина, и от этого ветер свободнее бродит
в портиках храма. Под лучами утреннего солнца блаженством дышит простор.
Нищи те, кто нуждается в мифах. Здесь боги служат руслами, по которым
текут дни, или вехами, отмечающими их течение. Описывая пейзаж, я говорю;
"Вот это красное, это синее, это зеленое. Это море, горы, цветы". И к чему
мне упоминать о Дионисе, чтобы сказать, что я люблю, раздавив пальцами,
подносить к носу почки мастикового дерева? И Деметре ли посвящен тот древний
гимн, который потом сам собою пришел мне на память: "Счастлив тот из живущих
на земле, кто видел это". Видеть, и видеть земное, -- как можно забыть этот
завет? Участникам Элевзинских мистерий достаточно было созерцать. Я знаю,
что даже здесь я никогда до конца не сближусь с миром. Мне нужно раздеться
донага и броситься в море, растворить в нем пропитавшие меня земные запахи и
своим телом сомкнуть объятия, о которых издавна, прильнув устами к устам,
вздыхают земля и море. Я вхожу в воду, словно в холодную смолу, и у меня
перехватывает дыхание; потом ныряю; шумит в ушах, течет из носу, горько во
рту, и я плыву -- руки взлетают из воды, блестящие, будто покрытые лаком, и,
позлащенные солнцем, сгибаются и опускаются, играя каждым мускулом; вода
струится вдоль тела, я с шумом отталкиваюсь ногами, попирая волну, и -- нет
предо мной горизонта. На берегу я падаю на песок, вновь обретая тяжесть
костей и плоти, и безвольно лежу, одуревший от солнца, изредка поглядывая на
свои руки и следя, как с них скатываются капельки воды и там, где кожа
высыхает, показываются золотистый пушок и пятнышки соли.
Здесь я понимаю, что такое избранничество: это право безмерно любить.
Есть лишь одна любовь в этом' мире. Сжимать в объятиях тело женщины -- то
же, что вбирать в себя странную радость, которая с неба нисходит к морю.
Сейчас я брошусь наземь и, валяясь по полыни, чтобы пропитаться ее запахом,
буду сознавать, что поступаю согласно истинной природе вещей, в силу которой