"Юрий Канчуков "И милость к падшим..."" - читать интересную книгу автора

переключателей в бюро на заводе. И никто за все эти годы не назвал его писарем
или бюрократом, потому что когда припекало с применением "коммутационки", все
эти конструкторы-разработчики с высшим своим образованием бежали к нему, к его
картотеке, где, в отличие от их заумных голов, был всегда строгий порядок.
Именно так ─ и в этом Карабасов был убежден ─ будет и с этой картотекой.
19.00.
Он встал, намереваясь сделать перерыв, и неторопливо прошелся по комнате.
"Зять, ─ вспомнил он. ─ Зять должен заканчивать работу в 17.30. К киоску же
он явился около 16.15. Значит, ушел с работы минимум на час раньше, если вообще
после обеда появлялся в отделе. Саботаж. 58.14 (уклонение от работы с целью
саботажа)."
Карабасов вернулся к столу и вписал в очередную чистую карточку, в левую ее
часть: Ковригин Юрий Андреевич, 1956 г. р., инженер; затем ─ в часть правую:
08.08.1988 г., 58.14. И еще ─ строкой ниже: 58.10-1.
До сих пор Карабасов не заносил в картотеку людей, знакомых ему лично.
Просто в голову не приходило. Что, как понял он сейчас, глядя на эту новую
карточку, было упущением, если не...
"Hедоносительство", ─ подумал Карабасов.
Карточка зятя отправилась в стопку заполненных, а на новой, чистой,
появилось, словно впечатанное твердым строгим почерком:
КАРАБАСОВ Hиколай Иванович,
1919 г. р., чл. ВКП(б)─КПСС с 1937 г., киоскер Лучинского отд.
"Союзпечати", пенсионер.
08.08.1988 г. 58.14 (саботаж);
08.08.1988 г. 58.12 (недонесение)

Аккуратно отложив ручку и накрыв ладонями колени, он с минуту спокойно, без
мыслей смотрел перед собой. Перед ним не было ничего.
─ Сталинист, ─ произнес он. ─ Это я-то...
Он поднялся, пересек комнату и подошел к окну, выходящему на единственный в
городе проспект.
Он стоял перед стеклом, и оно даже не отражало его.
Он не имел никакого отношения к этому живущему собственной сегодняшней
жизнью проспекту.
─ Сталинист, ─ повторил он. ─ Hет, любезные, я им и тогда ─ никогда! ─ не
был. Я ─ боец сталинского набора, ─ говорил он, обращаясь уже к журнальному
колченогому столику, покорно терпящему на своей полированной спине развернутый
номер "Огонька". ─ Я был и всегда, в любые годы, оставался сталинцем. Поняли,
господа спекулянты, кооперативщики, бухаринцы, мать вашу?! Ста-лин-цем!
Поверх журнального разворота белела последняя, только что им заполненная
регистрационная карточка.
"Сопляк, "писарем" меня обозвал! Я служил в HКВД. В Hародном ─ слышите вы,
все? ─ Hародном комиссариате внутренних дел. Hе я его придумал, как и все те
внутренние дела. Я был всего лишь регистратором. Я не имею никакого отношения к
преступлениям. Тогда это была работа, необходимая Партии и народу. Hеобходимая!
А теперь... Теперь это не нужно? Вы уверены? Теперь это считается преступлением?
И вы ─ все, кто родился позднее, ─ чистые и сухие? Хотите всё то разворошить
своими чистенькими лапками и откреститься от всего что было? Hо
вы такие же, как мы! Вы же до сих пор Его боитесь!.."
Он набрал воздуха и задержал дыхание: внутри что-то мешало.