"Александр Каневский. Впереди разведка шла " - читать интересную книгу автора

Лица - обмороженные, небритые, равнодушные, испуганные, унылые... Теплые
наушники - единственное, что хоть немного соответствовало времени года.
Среди пленных было много румын. Они особенно страдали от холода и
голода. Накануне немецкое командование, очевидно, в знак "товарищеской
солидарности" с союзником, сняло с довольствия многие румынские части.
Любопытно также, что пополнение, которое влилось в группировку
Манштейна, ничего не знало о дивизиях, попавших в окружение под
Сталинградом. Командование тщательно скрывало это от своих солдат.
В район Васильевки нам идти не пришлось: там гвардейцы 3-й и 49-й
стрелковых дивизий буквально выметали гитлеровцев из каждого дома, двора,
подвала. Немцы остервенело отбивались. А по вечерам отчетливо виднелось
зарево над Сталинградом: там, в горниле сражения, плавились окруженные
войска Паулюса. Именно отсюда начинался конец "Зимней грозы".

Создались благоприятные условия для ввода в бой и 2-го гвардейского
механизированного корпуса, входящего в состав 2-й гвардейской армии
генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского. Корпус форсированным маршем
устремился вдоль дороги Громославка - Шестаков во фланг и тыл отступающего
противника. Немцы, прикрываясь сильными арьергардами, отходили за реку
Аксай.
Бригада, наступавшая в первом эшелоне, наткнулась на упорное
сопротивление гитлеровцев, сильный артиллерийский и минометный огонь. Особо
досаждала авиация: группы истребителей и штурмовиков зловещим хороводом
оцепляли небо, закручивали над головой "чертово колесо", сыпали на землю
бомбы, снаряды, пули...
Я получил свое первое задание как командир отделения разведчиков:
двигаться в направлении хуторов Шестаков и Кругляков, вести наблюдение за
противником, обо всем замеченном докладывать через танкистов из 25-го полка
бригады.
Мои ребята, облеченные в белые маскхалаты, выстроились, ожидая приказа
на выход. У каждого автомат ППШ, по два диска патронов, гранаты Ф-1 (мы их
называли "феньками). Мое вооружение дополнялось самодельной финкой.
Через несколько минут нас поглотила степь - безбрежное белое море с
застывшими пологими волнами. Шуршала вокруг поземка, обтекая груды земли у
воронок.
Впереди против ветра шел, по-бычьи упрямо наклонив голову, Захаров, за
ним гуськом Алешин, Петров, Шуваев... Я двигался чуть сбоку, обочиной
глубокой колеи.
Прошли мимо темно-серой туши трехмоторного Ю-52, возле которого
валялись распотрошенные тарные мешки со свастикой. У мелких окопов лежали
окоченевшие трупы немцев. Мое внимание привлек здоровенный обер-ефрейтор в
сапогах-коротышках, пилотке с наушниками. Лицо его было грязно-сизого цвета.
На спине расползлось огромное пятно.
Ефрейтор лежал, широко разметав руки, словно хотел поднять чужую землю,
но она оказалась ему не под силу,- и надорвался.
Захаров выдохнул морозный воздух.
- А кровь-то у арийца вовсе не голубая. Какая она, к чертям, голубая -
гадючья... Сидел бы в своем фатерлянде...
Мы зашагали дальше. И здесь услышали отдаленный шум двигателя.
Остановились, на всякий случай приготовили оружие.