"Максим Каноненко "Сумерки" (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Здорово, дед!
Как?
Какой это я тебе дед, засганец та эдакий! Я еще, может... Погоди,
погоди, что это у тебя? Где? - Изя испуганно посмотрел в направлении
его взгляда, но ничего не увидел. Нет, этот нахал ему определенно не
нравился. Еврей? Евгей. Значит, дантист? Дантист... Ювелир? Ну, поло-
жим, и ювелиг тоже... И сапожник? И где-то, может быть и сапожник. За-
мечательно! Просто отлично! Изя уже ничего не понимал. Что замечатель-
но? А странный не унимался. Давай, давай, пойдем скорее вина выпьем!
Вина...? - Удивленно от Изи, который старательно прятал все это тре-
вожное время за спиной сумку с тарой. Не бойся, старый еврей, я забаш-
ляю за всех. И перестань дергаться со своими бутылками - я сегодня
опять одинок. А ты, потерянный дантист, будешь мне любезным собеседни-
ком все эту садовую ночь. Но сначала мы купим сигарет. Да, сначала си-
гарет..., - растерянно промямлил Изя, который никак не мог сосчитать
то ужасное количество лет, на протяжении которых в любезные собеседни-
ки себе его выбирали только усталые милиционеры и грубые работники са-
нэпидемнадзора - может, и этот тоже из них? Да вроде нет... А чем,
скажи, теперь евреи живут? Тарой? Да-а-а... Не Иерусалим. В этом месте
по-другому не прожить. Либо революция, либо стихи, либо тара. Выбрось,
к чему она теперь, когда все так ночно? То есть, как это - выбгось? Я
ее, сволочь, цельный день собигал, все углы облазил - а он выбгось.
Молодежь, твою маму... Ладно, ладно, надежда внешторга, оставь себе.
Так где здесь вино берут? Вино? У Матвеева, на Ярославском... И они
пошли, и купили вина у седого вонючего Матвеева, живущего на Ярославс-
ком, портвейна три семерки - большую бутылку. И сигарет купили у него
же - не так, чтобы хороших сигарет, но все-таки купили.
Встали у буфета, там, где пельмени, на втором этаже. Говорили о по-
годе. О жизни. Ты лишний в системе ее любви, - страсть говорить цита-
тами подъездных и кухонных романтиков жила в нем давно и неизлечимо,
пока есть деньги - цитаты не переводятся. Рядом грязное существо с по-
бедно сияющим бланшем под левым глазом обреченно объясняло пыльной
подруге неизбежность того, что Витька, увидев ее пьяной, непременно
побьет. Просто удивительно было видеть ее до сих пор живой. Курили.
Стряхивали пепел в огромную суицидальную дыру на головы заледеневших
прибалтов. Он рассказывал Изе о том, как одинаково на его взгляд уст-
роены люди, Изя больше молчал, но иногда с чисто еврейской мудростью
вставлял простые, но всеобъемлющие дизъюнкции в его только что разра-
ботанную теорию. Человеческое поведение - не тема для разговоров, ско-
рее - тема для песен. Но такими кольцовыми ночами им владели обычно
лишь две темы - о человеческом поведении и, как следствие - о собс-
твенной крутости и невостребованности. Что ж, таковы мы все. Любая но-
вая теория в такую ночь определяла его жизнь до следующего похода по
кольцу, похода от винта и до родного аэродрома, хотя бы и с потерями,
хотя бы и с крестами на крыльях, когда верный механик ждет у полосы,
прищурив глаза, вглядываясь в пасмурное осеннее небо. Механик умер. В
Сокольниках. Убит в упор, а самолет летит себе среди разрывов вражес-
ких орудий, виляет хвостом, пилот рисует в мозгу новую бортовую звезду
и ничего не знает о том, что базы больше нет. Некуда лететь. Дурная
примета. И тихий-тихий колокольчик на обочине Чуйского тракта - как