"Григорий Канович. Зюня из Одессы" - читать интересную книгу автора

дочь Диана проживает в Одессе.
- Нескоро! - хмыкнул он и снова одарил меня игриво-насмешливым
взглядом. - Какой хозяин, скажите на милость, любит, когда у него
засиживаются в гостях? А я уже, спасибо нашему Главному Хозяину, засиделся
под Его крышей... Пора честь знать и откланяться....
Его было интересно слушать, но на такую долгую беседу с незнакомым
человеком я, право слово, не рассчитывал, у меня были неотложные дела в
городе, и я уже готовился по-дружески с ним попрощаться до следующего раза.
Но Зюня уловил мою нетерпеливость и великодушно произнес:
- Очень рад был с вами познакомиться. - Он помолчал, пожевал свои
иссохшие губы и добавил: - Но, если позволите, как испокон веков повелось у
нашего брата-еврея, еще один малюсенький вопросик вдогонку. Можно?
- Да, - удостоил я его своим не очень вдохновляющим согласием.
- Вы в шахматы играете?
- В юности играл... Сейчас некогда. Работа, работа, работа...
- Жаль... У нас в Одессе все евреи в шахматы играли. Даже знаменитый
пианист Эмиль Гилельс. Говорят, что Эмиль играл хуже, чем на рояле, но играл
и даже выигрывал. Мир не перевернулся бы, если бы мы с вами сели на
скамеечку под платаном и одну-другую партишку сыграли бы. Вспомните
молодость и, как Ботвинник или Капабланка, двиньте, пожалуйста, пешку с
клеточки е-2 на клетку е-4, а дальше все само собой пойдет. На всякий случай
я бронирую за вами белый цвет...
И Зиновий, когда-то игравший, видно, не хуже, чем знаменитый Эмиль
Гилельс, улыбнулся своей обезоруживающей, не по летам задиристой улыбкой.
- Спасибо за бронь и до свидания, - сказал я, не прельстившись
забронированным первым ходом белыми.
Старик долго провожал меня взглядом, как будто он стоял на перроне, а я
догонял уходящий поезд.
- До свидания, - промолвил он и помахал мне своей мухобойкой-веточкой.
Долгое время наши пути с Зюней не пересекались. Когда я проходил мимо
скамейки, то она либо пустовала, либо была оккупирована незнакомыми людьми,
и я уже почти не сомневался, что с ним случилось что-то неотвратимое. Мне не
хотелось думать о самом печальном варианте, но в голову упрямо лезли только
мысли о смерти, о том, что старик и без слухового аппарата, обещанного
дочерью Дианой, все-таки услышал призыв Господа, нашего Главного Хозяина, и,
вдоволь погостив на этой грешной земле, откланялся. Я корил себя за то, что
не осведомился, в какой квартире и с кем кроме жены Люси, намеревавшейся
присвоить его имя скамейке в сквере, он живет, есть ли у него в Израиле
дети, внуки, родственники. Не может быть, чтобы никого не было. Неужели
старики приехали доживать свой век в стране, в которой у них нет ни одной
родной души и им не на кого опереться?
Если Зюня жив, решил я, то обязательно сыграю с ним в шахматы. Белыми
ли, черными ли, не имеет значения.
Был бы только жив!
Как же я обрадовался, когда через неделю еще издали увидел его под
платаном в прежней позе, в той же экипировке - надвинутая на уши соломенная
шляпа, тяжелые сандалии на босу ногу, полотняные панталоны. Единственным
сюрпризом была для меня только шахматная доска, которая вместе с ним грелась
на солнце. На ее разрисованной поверхности красовались два вздыбившихся друг
против друга коня - белый и черный, чуть ниже на кромке была выгравирована