"Дмитрий Каралис. Феномен Крикушина (повесть 1984 года)" - читать интересную книгу автора

- Документальные, что ли? - не понял я. - Очерки?..
Я не очень сообразительный человек, и поэтому не стану описывать, как
Крикушин втолковывал мне, что произошло. Это долго. Лучше я расскажу суть.
Своими словами и с небольшой предысторией, чтобы представили, что за человек
Крикушин.
Надо сказать, литературные способности Крикушина проявились еще в
школе. Я помню, как седая учительница литературы, обожавшая Есенина и Блока,
с волнующими паузами зачитывала притихшему классу его сочинения на вольную
тему.
Крикушин всегда писал на вольную тему. В этом смысле он был неудобным
соседом по парте.
Окончив школу с золотой медалью, он без труда поступил на факультет
журналистики, где и блистал в числе лучших до третьего курса, но потом вдруг
сник, потерял интерес к учебе, рассорился с общественностью и ушел из
университета. В армию его не взяли, усмотрев в нем какие-то отклонения от
нормы, и Крикушин три года присылал мне короткие весточки из населенных
пунктов с неожиданными и смешными названиями, где неподолгу работал то
фотографом, то бакенщиком, то помощником лесничего, то конюхом. Казалось, он
хочет перепробовать все профессии.
Несколько раз по его просьбе я высылал ему книги с мудреными
названиями, которые отыскивал через знакомого букиниста. Среди них
запомнились Психология как искусство профессора Шнейдера, в черном кожаном
переплете, и сочинение господина Краузе Астральный тонус, изданное два века
назад в Париже. Делал я для него в Публичной библиотеке и копии с журнальных
статей. Что-то туманное - концептуальное понятие времени, бесконечность
пространства, квазиплоскости...
С распухшей трудовой книжкой и списанной за непригодностью из цирка
собачкой Крикушин появился в Ленинграде и повел жизнь тихую и задумчивую. В
том, что он пишет, у меня не было никаких сомнений. В его крохотной
комнатушке, которую он снял в облупившемся, перекошенном доме на Лиговке,
стоял бледный отсвет от разложенных повсюду бумаг.
В то время Крикушин, что называется, сидел на хлебе и воде. Ночью он
сторожил за восемьдесят рублей какую-то приостановленную стройку, а днем
писал, рвал написанное, снова писал и ходил по редакциям с обтрепанным
портфелем. Новых друзей у него не появилось, а со старыми он почти не
встречался. Зазвать его на вечеринки одноклассников, которые мы еще
продолжали устраивать и где его, гордость класса, с нетерпением ждали, было
невозможно. Он всегда отговаривался работой или, пообещав, не являлся.
Возможно, он опасался бесцеремонных вопросов более удачливых однокашников:
Где устроился? Ах, пишешь?.. Ну и что написал? Где тебя напечатали?..
А его нигде не печатали...
По странному стечению обстоятельств в первом журнале, куда Крикушин
принес рукописи нескольких своих рассказов, литконсультантом сидел его
бывший сокурсник, который успел обзавестись лайковым пиджаком, непроницаемым
взглядом сквозь дымчатые очки и чувством причастности к литературной элите.
У него готовилась к изданию тощая книжица очерков о комсомольской стройке,
где он побывал в составе литературного десанта. Зарегистрировав рассказы и
продержав их более месяца, он написал Крикушину, что рукописи,
представленные Вами, к сожалению, не заинтересовали редакцию.
Крикушин перевел дух, озлился и бросился атаковывать столичные журналы.