"Рафаэль Кардетти. Слезы Макиавелли " - читать интересную книгу автора

и всячески понося своих офицеров, пехота отважно бросалась на приступ и
умирала в количестве, достаточном, чтобы потешить зрителей.
Удобно устроившись в тени навеса с бокалом прохладного вина в руке,
Содерини смотрел, как забавно сражающиеся в полной неразберихе нападают друг
на друга, и обсуждал со своими соратниками точность отдельных ударов шпаги
или грацию, с которой солдаты падали с высоких стен крепости. Он как раз
смеялся над тем, как не повезло вражескому стрелку, которому снесло ядром
голову в тот самый миг, когда он перезаряжал свою аркебузу, - и тут
появились два наемника-гасконца, поддерживавшие одного из своих товарищей.
Содерини подошел к раненому, которого положили перед палаткой хирурга.
Он вовсе не собирался оказывать ему помощь. Все, чего он хотел, - это
проследить, как душа солдата отделится от телесной оболочки, чтобы
устремиться к месту вечного упокоения. Душа вояки, несомненно, попадет в ад
или в лучшем случае в чистилище, если, конечно, при жизни он довольствовался
тем, что только убивал и потрошил без особых ухищрений, предоставляя другим
пытать детей и насиловать молоденьких девушек.
В те давно прошедшие времена Пьеро Содерини еще был жаден до знаний.
То, что он увидел тогда, убило в нем всякую жажду метафизических изысканий.
На наемника вылили котел с кипящим маслом, после чего с большой высоты
он рухнул на землю. От кипящего жира его голова словно расплавилась. Только
несколько прядей обугленных волос еще держались на черепе на обрывках
кровоточащей плоти. Щеки несчастного продолжали гореть и источали
отвратительное зловоние, более едкое, чем запах разлагающегося трупа.
Внезапно предсмертный хрип, вырывавшийся из перекошенного рта, стих. В
тот же вечер флорентийский посланник во весь опор помчался во Флоренцию.
Будучи не в состоянии прогнать видение жутко изуродованного лица раненого,
он напился до судорожной рвоты желчью.
И все же увиденное им в тот далекий день не могло сравниться с тем, что
было сейчас перед его глазами.
- О Боже! Какое чудовищное зверство, - только и успел он вымолвить до
того, как его стошнило.

Когда через две или три минуты гонфалоньер выпрямился, он был
смертельно бледен. Из угла рта стекала длинная струйка желчи. Взгляд
остекленевший, словно у человека, который увидел Вельзевула во плоти и
знает, что этот ужасный образ будет отныне возникать в его сознании всякий
раз, стоит ему закрыть глаза.
Это могло быть только делом рук дьявола. Его охватило бешенство.
- Что с ним сделали? - прошептал он, вглядываясь в каждого из
окружавших его людей.
На его вопрос взялся отвечать Корбинелли:
- Ему вырезали все, что можно, от детородных частей до сосков, включая
язык и уши. Большинство костей переломаны, а кожа почти целиком содрана. Не
говоря уже о выколотых глазах и вырванных зубах. И все это время он был,
разумеется, жив.
- У тебя есть хоть какое-то представление о том, кто он такой?
- Сомневаюсь, что нам удастся его опознать. С первого взгляда я даже не
мог понять, мужчина это или женщина.
- Но почему его подвергли таким мукам? Ты думаешь, его хотели заставить
признаться в чем-то?