"Рафаэль Кардетти. Слезы Макиавелли " - читать интересную книгу автора

которую он проделывал десятки раз, столь же естественная, как отделять ножки
от курицы.
Менее десяти минут ушло у него на то, чтобы разделать труп. Теперь на
столе лежало с десяток кусков различной величины. Бедра и предплечья
образовывали некое подобие креста, над которым располагались обе половины
туловища, кисти и ступни. В основании этой невероятной скульптурной группы
покоился череп.
Содерини и Корбинелли, присмотрись они повнимательнее к этому
сооружению, заметили бы, что Деограциас, как человек, не лишенный вкуса,
воспроизвел композицию своей любимой фрески "Распятие святого Петра"
Филиппино Липпи, которой любовался каждое утро в церкви Санта-Мария дель
Кармине. Пользуясь тем, что в полседьмого утра к мессе приходило мало
народа, он устраивался как можно ближе к фреске, расположенной в самой
глубине нефа, в сумраке маленькой часовни семейства Бранкач-чи, и отводил от
нее взгляд, только когда священник произносил заключительные слова
благословения.
Филиппино Липпи как никто другой сумел передать в своих полотнах
сложность флорентийского духа, в котором возвышенная утонченность сочеталась
с жестокостью, свойственной самым варварским народам. "Распятие", без
сомнения, было вершиной его творчества: точное по композиции, написанное по
всем правилам живописной гармонии, оно, казалось, источало кровь. Нервные
линии, словно метафоры неуправляемых чувств, присущих тосканской душе,
пронизывали всю фреску, нарушая ее внутреннюю целостность.
Страшно довольный живописно разложенными на столе кусками, Деограциас с
гордостью разглядывал свое творение, немного, правда, разочарованный тем,
что ни его хозяин, ни гонфалоньер не поняли, как тонко он обыграл объемы и
краски. Через минуту он в досаде сгреб все в кучу посреди комнаты. Затем
подбросил в камин несколько поленьев, ухватил венчавшую кучу ступню и
рассеянно швырнул ее в очаг.
Комнату наполнил запах, напоминающий жареную свинину, и в то же время
черный дым повалил в дымоход. Когда в очаге разгорелось жаркое пламя,
Деограциас бросил туда остальные куски. Последней он предал огню голову,
пробормотав некое подобие молитвы.
Содерини был поражен тем, как быстро сгорело тело. Через четверть часа
плоть исчезла, а кости уже начали рассыпаться под воздействием жара. Вскоре
от Рафаэлло дель Гарбо не осталось ничего, кроме горстки пепла, смешанного с
крошечными, не больше монетки, кусочками костей. Тогда Деограциас взял
губку, пропитанную водой, и принялся мыть мраморный стол.
Предоставив слуге полностью уничтожить все следы, Содерини и Корбинелли
вышли из комнаты и поднялись по лестнице. Закрыв дверь, ведущую в подвал,
врач указал гонфалоньеру выход из дома.
- Все кончено, Эччеленца, никакого трупа не было.
- И слава Богу, мы сделали важное дело. Будем надеяться, что память об
этом несчастном улетучится так же быстро, как исчезли его останки в пламени
очага.
Не добавив ни слова, Содерини взял плащ, который подал ему хозяин дома,
и вышел. Его охватил озноб, но на сей раз холод был ни при чем. Он вдруг
понял, почему убийца так зверски истязал свою жертву. Мысль, проникшая в
сознание, его потрясла. Содерини никак не мог от нее избавиться, ибо в
глубине души он знал, что это единственно возможное объяснение.