"Рафаэль Кардетти. Слезы Макиавелли " - читать интересную книгу автора

мгновенно погасло. Он вновь стал мрачным, как обычно.
- Ну, Малатеста, так чему я обязан твоим визитом в столь неурочный час?
Поколебавшись, наемник отвечал не слишком уверенно:
- Эччеленца, я думаю, вам следует пойти со мной к Корбинелли. Мои люди
уже там.
- Зачем? Что такого важного произошло?
- Мы выловили из Арно кое-что... скажем, неожиданное.
Глядя в обычно невозмутимое лицо наемника, гонфалоньер понял, что
случилось нечто серьезное. Смирившись с тем, что придется покинуть свой
уютный дворец, он завернулся в лазоревый плащ с золотой каймой, знак высшей
городской должности, и с содроганием погрузился в серую утреннюю сырость.
Быстрым шагом они перешли через Арно по Понте Веккио, затем дошли до
Оспедале делла Мизерикордиа. Наконец углубились в узкий проход, который
упирался в крепостную стену города. Джироламо Корбинелли, личный врач
гонфалоньера, жил в мрачной постройке, расположенной в самом конце проулка.
Три солдата, стоявшие перед низкой входной дверью, молча приветствовали их
поклоном.
Малатеста взялся за тяжелый дверной молоток из меди, который, в
согласии с весьма своеобразным чувством юмора, присущим хозяину, был с
мельчайшими подробностями отлит в форме человеческого черепа, и дважды
стукнул им по дереву. Несколько мгновений звучало глухое эхо, затем дверь
отворилась, и появился Деограциас, слуга врача. При виде этого уродливого
существа посетители невольно вздрогнули.
Пропорции его тела были, казалось, удвоены по сравнению с тем образом,
который Создатель избрал для рода человеческого. Его лицо нарушало все
законы природы, настолько игривый случай перемешал в беспорядке все
составляющие его части. С самого его рождения матери семейств, едва взглянув
на него, невольно благодарили Господа за детей, которых Он им даровал вместо
подобного чудища. Вот поэтому его и прозвали Деограциас.[3]
И только его мать, которую он иногда навещал в ее деревушке Монтемурло,
называла его Анджело, она выбрала это имя, чтобы показать свою нерушимую
любовь к жалкому созданию, которое произвела на свет. Он тоже испытывал к
старой женщине нежность, которая отражалась в его глазах и освещала их
особым светом, придавая ему почти человеческий облик.
Его отец умер более десяти лет назад, не перенеся стыда за то, что дал
жизнь сыну, настолько не похожему на других. Он угас, терзаемый чувством
вины за то, что не мог любить своего единственного ребенка так, как должно.
Деограциас ему не простил. При жизни он его не замечал, а после смерти
предал забвению.
Зато Джироламо Корбинелли стал для него внимательным и любящим отцом,
способным успокоить обостренную чувствительность, порожденную его уродством.
Обучив его началам грамоты, врач позволил ему трудиться сколько душе угодно
в его библиотеке, где Деограциас узнал о тайнах человеческого тела больше,
чем иные хирурги, которые были вхожи в богатейшие дома Флоренции. Из-за
всего этого он питал к Корбинелли почти собачью преданность.
Деограциас приветствовал пришедших коротким движением широкого
квадратного подбородка. Он провел их в библиотеку и приподнял драпировку, за
которой скрывался проход.
- Вас ожидают в подвале, - произнес он жутким голосом, звучавшим весьма
странно из-за многочисленных поворотов, которые должен был сделать поток