"Лина Кариченская. Было преддождие (из цикла "Сказки одного чудака")" - читать интересную книгу автора

поэта, и образы из мастерской живописца, радость, грусть, холодность,
ожидание счастья - самое тяжкое, но и самое живительное из ожиданий, боль
и скорбь, любовь и равнодушие, нега, ненависть и онемение сердца - оно
встречается не часто, у людей, которые измучались настолько, что им
осталось либо перестать чувствовать, либо перестать жить. Все-все, что
только можно подглядеть у человеческого окна, подслушать у человеческого
сердца, стереть с человеческого лица, коснувшись его влажной ладонью - все
смешалось в этом дожде с небесной влагой, проливалось на землю и уходило в
нее.
Весной дожди были мучительные, мятущиеся. Преддождие стояло по
несколько дней, как слезы в горле, ветер метался так, будто кто-то
причинял ему непереносимую боль, рвал воздух, трепал листву, гнул деревья,
под его ударами клубились тяжелые неповоротливые тучи. Вся природа стонала
от тяжкого неизбывного напряжения, каким бывает полна мятежная неспокойная
душа, и когда не оставалось больше сил терпеть, на землю проливался дождь,
сильный, страстный, по-юношески бескомпромиссный и злой.
Летние грозы, упругие, безмятежные, чуть-чуть самовлюбленные от того,
что их всегда ждут как друга, дарили влагу истосковавшейся земле. Осенние
дожди шептали о былом, но не завистливо - с тихой грустью.
Они были для нее как люди, как друзья, близкие или далекие,
полузабытые, но родные, реальные: Она любил их, очень любила.

Совсем стемнело, а ее все не было. Он рассеянно читал, чисто опуская
книгу и подолгу слушая, шумит ли дождь. Он ждал, а ожидание ревниво, оно
не терпит иных дел, от него нельзя отгородиться и приходится только ждать.
Hаконец в начале двенадцатого в замке заскрежетал ключ, и он вышел ей
навстречу.
- Hе обнимай, - улыбнулась она с порога, - я вся мокрая, - и юркнула в
ванную.
Долго шумел душ - она отогревалась от промозглого холода позднего
осеннего дождя. Потом шорох воды стих. Она вошла в кухню, где он заваривал
чай. Пили молча. Она задумчиво помешивала ложечкой в чашке, потом вдруг
попросила:
- Скажи что-нибудь.
- Что?
- Что-нибудь. Хочу послушать твой голос.
Он перегнулся через стол и поцеловал ее прохладный лоб.
- Ты очень нужна мне.
- Правда?
- Конечно.

Иногда очень трудно заплакать. Ком стоит в горле, так что даже трудно
дышать, а не плачется.
Она сидела в кухне у окна и грела руки на чашке с чаем. Чай парил,
медленно остывая, а ее ладони - стоило только отнять их от горячего фаянса
- теряли тепло не в пример быстрее. Хотелось заплакать, но не было слез.
Ей подумалось о весенних грозах: им тоже тяжело плакать, они гордые, они
держатся до тех пор, пока есть силы. А у нее уже и сил не было, а слезы
все не шли.
Как он не почувствовал в ней перемены? Впрочем, разве можно винить