"Лазарь Кармен. У меня на плече" - читать интересную книгу автора

- А горчичник? - спрашиваю я после небольшой паузы.
- Пожалуй! Но где взять?
- Я мигом сбегаю в аптеку.
- Нет! Нет! - Она испуганно хватает меня за руки. - Поздно, и ты
простудишься.
- Ну, вот еще!
Пробую высвободить руки, но она не пускает.
- Не надо!..
Она продолжает широко и часто раскрывать рот, как выброшенная на отмель
рыба, ловит неподатливый воздух, стонет, разводит руками, и по щекам ползут
тяжелые свинцовые слезы. Они скатываются на шею, заползают за воротник.
- Впрочем... дай соды...
Осторожно высвобождаю плечо, иду к буфету и приготовляю содовую воду.
Она пьет и морщится.
Я снова подсаживаюсь к ней и спрашиваю:
- Легче?
Та же горькая многозначительная усмешка.
Усмешка скоро исчезла. Мама уснула. Из слегка раздувающихся ноздрей
вылетает легкий свист, прерываемый изредка тяжелым вздохом.
Мне надо писать. Но я не иду. Боюсь потревожить ее сон. Она так мало
спит, притом ей приятно у меня на плече.
Прижимаюсь к ней теснее и прислушиваюсь к ее сердцу. Оно как бы
замерло, молчит. Бедное, больное сердце! Я разглядываю потом ее лицо, столь
родное мне, близкое, милое. Как оно измучено!
На ресницах, как дождевые капли, дрожат слезы, бледные губы слегка
дергаются.
Я с трудом сдерживаю рыдания и стискиваю зубы. И вместо того чтобы
рыдать, прихожу в ярость. В груди бурлит, глаза сверкают ненавистью.
Я зол! Зол на весь мир, на жизнь, на всех-всех, кто ломает, калечит и
коверкает сердца!..
Но ярость утихла. Я снова гляжу на ее страдальческое лицо с дрожащими
на ресницах слезами, ловлю еле слышный шорох ее сердца и спрашиваю себя:
"Как это случилось? Каким образом испортилось это славное, нежное
сердце!"
Передо мной в полумраке комнаты, наполненной холодными, молчаливыми
тенями, проходят картины прошлого. И я нахожу в них ответ на мои вопросы.
Вспоминаю вечер. Я с братишкой сидим у стола. Я решаю задачу, а он
мастерит перочинным ножиком из красной коры, найденной им на пристани,
лодчонку.
Часы бьют десять. Бросаю задачник и иду на кухню. В ней страшно
натоплено, и вся она заплыла густым, едким паром.
С трудом различаю накаленную добела печь, огромный чугунный котел, в
котором пузырится белье, и мать в подоткнутой красной фланелевой юбке, без
кофты, в сорочке, над большущей лоханью.
Пышные золотые волосы у нее разметались и влажны, лицо красное, потное.
В лохани куча белья, и мать трет его голыми руками так, что вся фигура
ее трясется. Она чуть не до потолка взбивает мыльную пену, которая летит во
все стороны клочьями, ложится на ее лицо, глаза, нос, щеки и стены. И для
того, чтобы работа спорилась, она звонким и чистым, как серебро, голосом
поет свои немецкие песенки.