"Евгений Карнович. На высоте и на доле: Царевна Софья Алексеевна " - читать интересную книгу автора

и камни самоцветные, когда нет никакой воли? Разве так живут чужестранные
королевны?
- Что и говорить о том, благоверная царевна. В вашей царской семье
жизнь повелась иным обычаем; царевен замуж за своих подданных родители не
выдают, а иностранные принцы в Москву свататься не ездят.
- А меж тем где же найдешь для мужа лучшее житье, как не у нас на
Москве? - улыбнувшись, перебила Софья. - Вот посмотри, чему поучают у нас, -
сказала она, взяв со стола переплетенные в кожу рукописные поучения Козьмы
Халкедонского*. - "Пытайте, - начала она читать, - ученье, которое говорит:
жене не вели учити, ни владети мужем, но быти в молчании и покорении. Раб бо
разрешится от работы господския, а жене нет разрешения от мужа". Поучают
также у нас, что от жены древнезмийный грех произошел и что с него все
умирают. Выходит так, что наш пол во всем виноват, а мужской из-за нас
неповинно страдает...
- Это древнее учение, сила его ослабела, - возразил Симеон.
- Да, у просвещенных народов, а не у нас; ты сам не мало раз мне
говорил, что народ наш еще не просвещен, - заметила Софья.
- Не просвещен-то он не просвещен, это так, а все же у вас людей
разумных и книжных наберется немало, только нет им ходу, да и мало кто знает
о них. Вот хотя бы Селивестр Медведев...* какой умный и ученый человек!
Соизволь, царевна, чтобы я привел его к тебе, ты побеседуешь с ним и на
пользу и в угоду себе.
- Я не прочь от знакомства с такими людьми, приведи его ко мне; он,
статься может, вразумит меня многому, а тебе, преподобный отче, приношу мое
благодарение за то, что ты наставляешь меня всякой премудрости, и божеской и
людской. Принеси мне еще твоих писаний, читаю я их с отрадою, а теперь иди с
Богом.
Монах стал креститься перед иконою и потом поклонился в ноги царевне,
которая пожаловала его к руке, а он благословил ее. После этого Симеон
вышел, а царевна, оставшись в креслах, глубоко задумалась: рассказ о царевне
Пульхерии запал в ее мысли. Ей казалось, что положение этой царевны было во
многом сходно с тем, в каком она сама находилась.

II

Непритворно сетовала Софья Алексеевна перед Симеоном на свою долю.
Жизнь московских царевен была для нее невесела и казалась гораздо хуже, чем
жизнь девушки-простолюдинки, пользовавшейся до замужества свободою в
родительском доме. Чем выше было в ту пору общественное положение родителей
девицы, тем более стеснялась ее свобода, а царевны в своих теремах жили в
безысходной неволе. Можно с уверенностью сказать, что ни в одном из
тогдашних русских монастырей не было столько строгости, воздержания, постов
и молитв, сколько в теремах московских царевен. Во всем этом могло быть
немало и лицемерия, а при нем еще тяжелее становилось строгое соблюдение
исстари заведенных порядков. Царевен держали настоящими отшельницами: они
тихо увядали, осужденные на жизнь вечных затворниц. Им были чужды тревоги
молодой жизни, хотя бы сердце и подсказывало порою о любви, о которой,
впрочем, они могли узнавать разве только по сказкам своих нянюшек, болтавших
по вечерам о прекрасных царевичах. Вероятно, впрочем, что на большинство
царственных отроковиц и сказки с любовным содержанием производили самое