"Четвёртая сторона треугольника" - читать интересную книгу автора (Квин Эллери, Дэвидсон Аврам)

ТРЕТЬЯ СТОРОНА Лютеция

Воцарилось смятение. Дейн бегал вокруг в поисках адвокатов, которые уже покинули зал суда. Эштон загородил своим массивным телом жену от сержанта, словно ожидая нападения. Джуди нервно озиралась, ища Дейна. Репортеры, почуяв драму, щелкали фотокамерами.

— Я должен попросить вас уйти с дороги, мистер Маккелл, — сказал сержант. — Если вы не позволите мне быстро увести вашу жену, соберется толпа.

Откуда-то материализовавшийся детектив Мэк обошел вокруг Эштона, направляясь к Лютеции.

Они начали пробираться сквозь сборище галдящих репортеров.

— Простите, сержант, — буркнул Эштон, — но мы поедем в управление все вместе.

— Это невозможно, мистер Маккелл.

— Вот как?

— В автомобиле нет места…

— В моей машине места достаточно.

— Слушайте, вы! — рявкнул сержант на журналистов. — Получите ваши сенсации позже! Мэк, отгоните это воронье! Пропустите нас!

— Где Дейн?

— Он здесь, мистер Маккелл! — крикнула Джуди.

— Адвокаты уже ушли, — сообщил Дейн, пробившись к отцу. — Я позвонил в их офисы.

— С дороги, вы!

Они поехали в полицейское управление в «континентале» Маккелла.

— Сожалею, — сказал сержант Вели Маккеллам и Джуди в вестибюле, — но вам придется подождать здесь.

— Либо мы пойдем все, — отозвался Эштон, — либо все будем ждать прибытия моих адвокатов.

— Так дела не делаются, мистер Маккелл. Ваша жена под арестом…

Лютеция неподвижно стояла рядом с мужем, вцепившись окаменевшими пальцами ему в руку. Дейну показалось, что мать сейчас упадет в обморок, и он подбежал к ней, чтобы подхватить ее с другой стороны, но она удержалась на ногах. «Мама притворяется, будто ее здесь нет и все это дурной сон», — подумал он. Его не удивляло, что она закрыла глаза, как ребенок. Джуди отодвинула его плечом и взяла Лютецию за руку, что-то шепча ей. Но Лютеция не отзывалась.

— Вы собираетесь отойти, мистер Маккелл? — угрожающе осведомился сержант.

— Нет, — ответил Эштон. — Я не знаю ни закона на уровне штата, ни муниципального закона, запрещающего семье и адвокатам арестованного присутствовать на предварительном допросе в полиции. Если вы будете настаивать, сержант, я потребую, чтобы моя жена немедленно предстала перед магистратом, — вам не хуже, чем мне, известно, что это ее право, покуда ей не предъявили официальное обвинение. А пока что проводите нас куда-нибудь, где мы могли бы присесть.

— Ладно, пошли, — проворчал Вели.

Они проследовали в кабинет инспектора Квина, где сержант, покраснев до ушей, начал давать инспектору шепотом какие-то объяснения. Тем временем Эштон усадил жену на удобный стул и сказал Дейну:

— Лучше сообщи Рамону, где мы, чтобы он мог передать это О'Брайену и Хитону, когда они появятся.

Дейн поспешил вниз. Вернувшись, он застал инспектора Квина что-то негромко говорившим Лютеции, а сержанта Вели угрюмо стоявшим рядом. В ответ на разрешение присутствовать при предварительном допросе Эштон согласился не дожидаться адвокатов. Очевидно, визит инспектора в зал суда, а также перешептывания у стола окружного прокурора и полученные им сообщения были связаны с новым оборотом дела. Но Дейн не понимал, почему его мать задержали по подозрению в убийстве, в котором его отца только что признали невиновным.

— Миссис Маккелл, для меня все это так же неприятно, как и для вас, — говорил инспектор. — Все, что вы должны сделать, — это дать удовлетворительные ответы на мои вопросы.

— Хорошо, — прошептала Лютеция. Ее маленькие руки стискивали сумочку, как спасательный круг.

— А если вам что-нибудь нужно, скажите, и я вызову сотрудницу.

— Благодарю вас.

Инспектор приступил к допросу.

Ответы Лютеции были беспорядочными, словно ей не удавалось сосредоточиться. Да, она помнит вечер 14 сентября. Она задержалась с обедом, надеясь, что ее муж вернется из Вашингтона, а не заночует там. (При этом щеки Лютеции слегка порозовели.) После обеда она пошла в музыкальную комнату и пыталась читать. Слуг она отпустила — они все ночевали не в доме.

— Но я обнаружила, что не могу сосредоточиться на романе миссис Олифант, — продолжала Лютеция. — Поэтому я решила заняться рукоделием — это напоминало мне детство. Девочкой я не любила работать иглой, но моя бабушка относилась к этому очень строго. «Когда я была девочкой, — говорила она, — мне пришлось учиться прясть и ткать». Когда бабушка лежала умирающей, то, очевидно, спутала меня со своей сестрой, в честь которой меня назвали. «Лютеция, ты прочесала лен?» — спросила она. «Да, дорогая», — ответила я. Бабушка казалась довольной. «Все, что бы ты ни делала своими руками, делай как следует», — сказала она.

«Черт бы побрал твои детские воспоминания, мама! — подумал Дейн. — Ты же загоняешь себя в петлю!»

Инспектор Квин терпеливо слушал — Дейн не мог понять, вызывают ли у него особый интерес воспоминания Лютеции. Когда она умолкла, старик откашлялся и спросил:

— Не помните, миссис Маккелл, сколько времени вы провели в тот вечер за рукоделием?

Лютеция выказала удивление:

— Нисколько. Я сказала, что только решила этим заняться.

— Вот как? Прошу прощения, миссис Маккелл, очевидно, я не слишком внимательно слушал. Тогда чем же вы занимались, когда отложили книгу?

К его изумлению, Лютеция хихикнула. Это было все равно, как если бы королева Виктория рыгнула.

— Стыдно признаться, инспектор, но, полагаю, ничего не поделаешь. Теперь вы сочтете меня легкомысленной особой. Дейн, помнишь, что я сказала тебе, когда ты вернулся после полуночи?

Инспектор посмотрел на Дейна.

— Мама смотрела телевизор, — кратко объяснил Дейн. Он был сконфужен. Почему мать старается выглядеть такой чопорной? Старый полицейский подумает, что это притворство. Как можно поверить в искренность Лютеции, не зная ее?

— Ну, мы не считаем это преступлением, — сухо сказал инспектор Квин. — Этот порок присущ многим. И как долго вы смотрели телевизор, миссис Маккелл?

— Почти три часа, — призналась Лютеция.

— Вы помните, что именно смотрели?

— Боюсь, что нет. Там всегда показывают одно и то же, верно? Припоминаю какой-то старый фильм…

Инспектор смог вытянуть из нее только то, что она не покидала квартиру и не принимала посетителей.

— Похоже, мы ничего не выяснили, — заметил наконец старый джентльмен.

— Потому что выяснять нечего. — Эштон поднялся. — Моя жена оставалась дома, инспектор. Как она может помнить подробности вечера, который провела одна? На каком основании вы ее допрашиваете? Почему вы ее задерживаете?

— Сядьте, мистер Маккелл, — сказал инспектор Квин. — Это не арест от отчаяния — мы едва ли пошли бы на это, не имея твердых оснований.

Эштон сел.

— Начнем с фундаментальных принципов — мотива, возможностей и средств, — продолжал инспектор. — Ненавижу растравлять старые раны, но у миссис Маккелл, безусловно, имелся мотив против Шейлы Грей, учитывая, что ее муж виделся с ней украдкой.

Эштон покраснел, а Лютеция, склонившись к нему, погладила его по руке, отчего он покраснел еще сильнее.

— У нее также была отличная возможность — проживая в том же доме, миссис Маккелл могла в любое время незаметно подняться в пентхаус, а по ее же собственному признанию, она провела одна весь вечер вплоть до возвращения сына после полуночи. В здании только четыре квартиры — Клеменсы находятся в круизе, квартира Диллов в настоящее время пустует, так как завещание мистера Дилла, где упомянута и квартира, оспаривают наследники. А лифт в доме на самообслуживании. Что касается средств… — Инспектор помедлил. — При обычных обстоятельствах я не стал бы сообщать вам это, мистер Маккелл, но, учитывая, что вы сегодня были оправданы по тому же делу, вы имеете право знать, почему мы произвели этот арест. Понимаете, сегодня мы обнаружили новую улику.

— Улику? — эхом отозвался Дейн. — Какую?

Старик достал из ящика стола кружевной носовой платочек, связанный узлом, как будто в нем что-то находилось. Но монограмма в уголке оставалась открытой.

— «АЛдеВМакк», — указал на нее инспектор. — Было бы поразительным совпадением, если бы кто-нибудь еще из замешанных в дело Шейлы Грей имел такую монограмму. Как бы то ни было, платок не трудно идентифицировать. Он принадлежит вам, миссис Маккелл, не так ли?

Она кивнула, судорожно глотнув.

Инспектор осторожно развязал платок, как будто в нем содержалась священная реликвия. Внутри аккуратно лежали пять патронов 38-го калибра.

Эштон Маккелл уставился на них:

— Где вы их нашли?

— Там же, где платок, — в ящике туалетного стола вашей жены в ее комнате. Все было сделано легально, — добавил инспектор, — с ордером на обыск.

«Да, — подумал Дейн, — легально и чертовски быстро — сразу же после показаний бармена».

Инспектор Квин снова полез в ящик и извлек маленькую коробочку.

— Вместе с платком и пятью патронами мы обнаружили эту коробочку, в которой, согласно этикетке, должны находиться двадцать патронов 38-го калибра. Хотите знать, сколько их там сейчас? — Он снял крышку — нескольких патронов явно не хватало. — Избавлю вас от лишних затруднений — здесь пятнадцать патронов. Но пять исчезнувших патронов — не те, которые мы нашли завернутыми в платок. Исчезнувшие патроны, как и оставшиеся в коробке, были боевыми, а пять патронов в платке — холостые.

— Ну и что? — осведомился Эштон.

— Мисс Грей была убита выстрелом из револьвера «смит-и-вессон-терьер» 38-го калибра. Такой револьвер содержит только пять пуль… Вы хотите что-то сказать, мистер Маккелл?

— Вы имеете в виду, что пять холостых патронов в платке — те самые, которыми я зарядил револьвер?

— Вот именно. Кто-то удалил из него пять холостых патронов и заменил их пятью боевыми — исчезнувшими из коробки. Вопрос в том, кто это был?

Последовала долгая пауза. Глаза Лютеции снова закрылись. Губы Джуди побледнели до перламутрового оттенка. Старые часы инспектора громко тикали на столе.

— Вы бы хотели ответить на этот вопрос, миссис Маккелл? — наконец осведомился инспектор Квин любезным тоном.

— Больше не отвечай ни на какие вопросы, Лу, — хрипло сказал Эштон.

— Право, не знаю, что я могу ответить, инспектор Квин, — отозвалась Лютеция.

Момент был мучительный. Дейну хотелось очутиться за тысячу миль отсюда. Казалось, Джуди вот-вот стошнит. Пальцы Эштона стиснули руку жены.

— Мотив, — снова заговорил инспектор. — Возможность. Отсутствие алиби. А вот и средства. Как вы помните, мистер Маккелл, после вашего ареста мы сняли у всех отпечатки пальцев для сравнения — в том числе у вашей жены. Обнаружив сегодня эти холостые патроны, мы проверили их на наличие отпечатков и на трех из пяти нашли отпечатки большого и указательного пальцев правой руки миссис Маккелл. Других отпечатков там не оказалось. Это означает, что только вы, миссис Маккелл, прикасались к холостым патронам. Вы освободили от них револьвер, из которого впоследствии была убита мисс Грей.

Лютеция едва заметно кивнула, как старуха, впавшая в слабоумие. Даже инспектор, казалось, понимал, что это не столько кивок, означающий согласие, сколько неконтролируемая дрожь.

— Погодите, — хрипло произнес Эштон Маккелл. — Вы нашли какие-нибудь отпечатки на боевых патронах в револьвере, когда было обнаружено тело Шейлы Грей?

— Нашли, — ответил инспектор Квин, — и, если бы окружной прокурор знал, что я сообщаю вам это, я получил бы взыскание. Ну, мне приходилось рисковать этим и раньше. Я хочу втолковать всем вам, что мы не предъявляем диких обвинений из уязвленного самолюбия. Да, мы нашли четкие отпечатки пальцев миссис Маккелл на двух из пяти боевых патронов. Теперь вы все знаете. Только вы, миссис Маккелл, могли заменить пять холостых патронов пятью боевыми в оружии, которое убило Шейлу Грей, превратив его из безвредного в смертоносное. Я был бы профнепригодным, если бы не пришел к выводу, что вы сделали это с целью совершить убийство. Спрашиваю снова, миссис Маккелл, у вас есть что сказать мне?

— Молчи! — Эштон закрыл ладонью рот жены. — Не говори ни слова, Лу, пока мы не сможем посоветоваться с О'Брайеном. Это право моей жены, инспектор!

— Безусловно. — Старый полицейский поднялся. — Но я собираюсь задать вам еще один вопрос. Миссис Маккелл, вы застрелили Шейлу Грей?

— Она не станет отвечать! — яростно крикнул Эштон.

Инспектор пожал плечами:

— Тогда запускай машину, Вели. Отмени арест по подозрению в убийстве. Я уже говорил с окружным прокурором, и он согласен, что, если миссис Маккелл не даст удовлетворительных ответов — а она их не дала, — ее следует официально обвинить в убийстве Шейлы Грей.

Об освобождении под залог быстро удалось договориться.

— Обойдемся без чепухи насчет отказа от залога, — сказал Эштон Маккелл. — Одного дурака в семье достаточно.

Лютеция повиновалась. Если бы муж посоветовал ей другое, она с той же покорностью согласилась бы делить камеру с проститутками, наркоманками, карманными воровками и пьянчужками в заведении в Гринвич-Виллидж, эвфемистически именуемом Домом временного содержания под арестом для женщин.

Роберт О'Брайен был hors de combat[40] — во всяком случае, из этой combat.[41] Воин на юридическом фронте был занят другим делом, также по обвинению в убийстве, которое отнимало у него все время.

— Этот парень — профессиональный громила, — говорил он Эштону. — Я уверен, что он совершил не меньше двух убийств, в которых его никогда не обвиняли, и совершит куда больше, если представится возможность. Но это убийство он не совершал. Разумеется, как только закончится суд над Фальконетти, я снова буду к вашим услугам, мистер Маккелл. Но я не могу предсказать, когда это произойдет. Вам лучше нанять другого адвоката.

Гобелены, некогда украшавшие стены Шато де Сен-Луа, — единороги, тщетно преследуемые охотниками и собаками, но плененные и прирученные прекрасными девами; Елена, еще не Троянская, и ее свита, отплывающие на Киферу; король Людовик, повергающий язычников, — взирали на хорошо знакомую им сцену.

Лютеция Маккелл председательствовала за своим чайным сервизом, словно ничего не произошло.

— Не хочешь чашечку чаю, Джуди? Ты выглядишь замерзшей. У меня есть твой любимый «Кимун». Эштон? Дейн?

Они обменялись отчаянными взглядами.

— Не думаю, что кто-то из нас сейчас хочет чаю, мама, — сказал Дейн. — Папа что-то говорил.

— Прости, дорогой. Боюсь, я слушала невнимательно.

Ее муж набрал воздух в легкие.

— Лютеция, ты заменила холостые патроны боевыми?

— Да, дорогой, — ответила Лютеция.

— Почему? — крикнул Дейн.

— Понимаешь, дорогой, когда твой отец одолжил револьвер мисс Грей, так как она нервничала, оставаясь одна в пентхаусе, он рассказал мне об этом.

«Еще бы! Разве отец не рассказывал ей обо всем? — мрачно подумал Дейн. — Хотя, впрочем, не обо всем».

— По словам Эштона, он боялся, что мисс Грей не привыкла к огнестрельному оружию и может произойти несчастный случай, поэтому зарядил револьвер холостыми патронами, хотя вместе с револьвером купил и боевые. Вот откуда я знала, Эштон, что боевые патроны лежат на верхней полке твоего гардероба.

Эштон застонал.

Однажды, продолжала Лютеция, она позвонила в пентхаус. Ей ответила горничная Шейлы Грей, которая приходила днем. Она сказала, что мисс Грей нет дома. Лютеция положила трубку, не назвавшись.

Потом она оделась, как подобает для визита к соседке, поднялась в пентхаус и позвонила в дверь. Ей открыла горничная.

— Мисс Грей дома?

— Нет, мэм. Я не жду ее до шести.

— Вы имеете в виду, что она может вернуться и раньше? В таком случае я, пожалуй, подожду. Я миссис Маккелл, которая живет внизу.

— Хорошо, мадам, — сказала горничная после недолгого колебания. — Я вас узнала. Входите.

Лютеция села на стул в гостиной Шейлы — по ее словам, не слишком комфортабельный («Я вообще не люблю шведский модерн, а ты, Джуди?»), а горничная извинилась:

— Если не возражаете, мэм, я должна работать.

Хотя Лютеция никогда не бывала в пентхаусе с тех пор, как там поселилась Шейла Грей, она была знакома с планировкой квартиры. Здесь было только две спальни — любая женщина могла определить с первого взгляда, какая из них предназначалась для гостей. Обе находились по другую сторону от кухни, которую отделял от гостиной коридор. Подождав несколько минут, Лютеция потихоньку встала и проскользнула в гостевую спальню.

Оказалось, что Шейла превратила ее в рабочий кабинет — штаб-квартиру своей организации, где она планировала фасоны для своих коллекций. Лютеция быстро проследовала в хозяйскую спальню.

Логика указывала, что револьвер должен храниться в ящике ночного столика. Он действительно был там. Лютеция удалила холостые патроны, вставила боевые, вернула оружие в ящик и вышла из спальни, держа холостые патроны в своем носовом платке.

Потом она позвала горничную, сказала, что больше не может ждать, и вернулась в свою квартиру.

— Коробку от патронов я положила в ящик моего туалетного столика, — продолжала она, — рядом с холостыми патронами в носовом платке. Вот и все, дорогой.

Эштон ударил ладонью по столу:

— Но почему, Лютеция?

— Я не знала, что еще с ними делать.

— Я не о том. — Эштон провел рукой по лицу. — Почему ты вообще заменила патроны? О чем ты думала? Неужели ты не осознавала опасность?

— Ты не понимаешь, Эштон. Все дело было именно в опасности. Я собиралась однажды вечером, когда эта женщина… девушка будет одна, посетить ее и сказать ей, что знаю о ней и о тебе. Я намеревалась угрожать ей…

— Угрожать? — недоуменно переспросил Эштон.

— И насмехаться над ней…

— Что ты говоришь, мама? — воскликнул Дейн.

— …так рассердить ее, чтобы она выстрелила в меня.

Они не могли быть больше озадачены, даже если бы Лютеция говорила на суахили или урду.

— Выстрелила в тебя… — повторил ее муж. Эти слова явно не имели для него никакого смысла.

— Выстрелила в тебя, мама?

— Неужели ты не понимаешь? Это по моей вине отец связался с той женщиной. Если бы я была для него лучшей женой, он бы никогда так не поступил. Во всем была виновата только я.

— Ты лжешь! — рявкнул Эштон Маккелл. — Неужели ты ожидаешь, что кто-нибудь поверит этой выдумке? — Он сердито посмотрел на жену. — Ты застрелила Шейлу, Лютеция?

Она смотрела на него испуганно, как ребенок, которого обвиняют во лжи, хотя он говорит чистую правду. Ее нижняя губа дрогнула.

— Нет, Эштон! Как ты мог подумать такое? Я подменила патроны по той причине, о которой рассказала тебе. Ты мне не веришь?

— Нет! — огрызнулся он и пробормотал: — Не знаю.

«Она безумна!» — подумал Дейн. Его мать поражена тем безумием, которое почти незаметно для окружающих, а он все еще пытается судить о ее поступках с рациональной точки зрения.

Мысль была настолько мучительной, что Дейн едва не застонал вслух. Он никогда не замечал безумия матери, но теперь ему казалось, будто знал о нем всегда. Это все объясняло: неестественную самоотверженность Лютеции, ее кротость, покоящуюся на твердокаменных принципах викторианского упрямства, ее самоизоляцию, цепляние за прошлое, которое для нее, очевидно, всегда оставалось настоящим. Как же долго это продолжалось? Дейн был не в состоянии судить о том, когда именно его мать переступила черту.

В любом случае безумие оставалось дремлющим, покуда Лютеция не узнала о «духовной измене» мужа. Тогда, руководствуясь своей извращенной системой ценностей, она взяла вину на себя и стала стремиться к наказанию, при этом оберегая супруга и повелителя и возложив осуществление кары на плечи «другой женщины».

О чем думает его отец, Дейн не мог себе представить. Ему отпустили грехи, но он, по-видимому, все еще ощущал свою вину. Рот старшего Маккелла был полуоткрыт, властные глаза остекленели, дыхание стало тяжелым. Он выглядел так, словно перенес страшный шок.

Молчание нарушила Джуди Уолш.

— Но разве вы не сознавали, миссис Маккелл, что это может привести к случайной гибели другого человека? — мягко спросила она.

Дейн понял, что Джуди знает то же, что и он. Голова Лютеции качнулась и опустилась на кружевное жабо.

— К сожалению, я об этом никогда не думала. Как глупо с моей стороны. Я была уверена, что это может случиться только со мной… Одинокие вечера приходили и уходили, но я не могла заставить себя осуществить свой план…

Джуди отвернулась, ее глаза были полны слез.

— Нет, — медленно произнесла Лютеция. — Больше я туда не возвращалась.

Ввиду недоступности Роберта О'Брайена и по его рекомендации, Эштон Маккелл заручился услугами Генри Колдера Бартона, известного адвоката старой школы, специализировавшегося на уголовных делах. С помощью Хитона Бартон наметил линию защиты.

— Они не могут доказать, что миссис Маккелл это сделала, — сказал Бартон — грузный старик с седой шевелюрой над багровым лицом. — Но точно так же они не могут доказать, что она этого не делала. Мы будем упирать на версию неизвестного убийцы.

— И насколько убедительна эта версия? — угрюмо осведомился Эштон.

— Достаточно убедительна. В конце концов, Шейла Грей не была трусливой старой леди, которой при каждой шевельнувшейся тени чудились грабители под кроватью. Насколько я понимаю, она была проницательной деловой женщиной, сильной духом. Если такая женщина неожиданно испугалась одиночества, разумно предположить, что у нее была на то причина. В прошлом году произошла серия ночных взломов квартир на Парк-авеню, многие из которых остались нераскрытыми, а некоторые были неподалеку от вашего дома. Грабитель мог проникнуть в пентхаус, найти оружие, роясь в ящиках, и использовать его, когда хозяйка застигла его врасплох. Если на нем были перчатки, то он не оставил бы отпечатков пальцев. Отпечатки вообще редко находят на оружии, даже если его держат без перчаток. Да, думаю, мы можем успешно сыграть на этой теории.

Эштон кивнул, но его мысли, казалось, блуждали далеко. Дейн сомневался, что его отец думал о реальных или воображаемых грабителях и о Шейле Грей как о всего лишь «проницательной деловой женщине». Сам Дейн знал о ней куда больше этого — что же должен был знать его отец? Но теперь она мертва, и ничья вина или невиновность, никакие аргументы или теории не могут изменить этот факт для Эштона Маккелла.

Что касается Бартона, то Дейн думал, что он подбадривает сам себя. Отпечатки пальцев его матери на холостых патронах и двух боевых перевесят любую версию о неизвестном грабителе.

Дейн отвел Бартона в сторону.

— По-моему, моя мать психически неуравновешенна, — тихо сказал он. — Это не кажется вам лучшей линией защиты?

Адвокат резко взглянул на него:

— Что заставляет вас считать вашу мать психически нестабильной?

— То, как она объясняет, почему зарядила револьвер боевыми патронами. Это не притворство, мистер Бартон, хотя я знаю, что вы думаете иначе, — я наблюдал за вашим лицом… Теперь я понимаю, что это продолжалось уже долгое время.

Бартон покачал головой:

— Не вижу, как мы можем эффективно этим воспользоваться. Ведь она не признает, что нажала на спуск… По-моему, у нас больше шансов с версией о грабителе. Пусть бремя доказательств ляжет на де Анджелуса. Его позиции не так сильны, как он думает, — по крайней мере, мне так кажется. Между доказательством, что ваша мать зарядила револьвер, и доказательством, что она спустила курок, очень большое расстояние, мистер Маккелл. Не беспокойтесь. Мы всегда можем привлечь психиатров в качестве второй линии защиты…

Но Дейн не чувствовал себя убежденным.

При всей легкости, с которой Дейн заключил ее в объятия в кульминационный момент суда над отцом, Джуди казалось, что они все больше отдаляются друг от друга. Она не могла читать мысли Дейна, но холодность его поведения не вызывала сомнений. Тот момент в зале суда казался таким же далеким, как их поцелуй в ее квартире. Джуди спрашивала себя: является ли причиной отчужденности ситуация с его матерью? Но это не могло быть единственной причиной. Дейна беспокоило что-то еще. Но что именно?

Джуди позвонила ему однажды вечером после весьма напряженного обеда у Маккеллов. Дейн отвез ее домой почти в полном молчании.

— Дейн, это Джуди.

— Джуди?

Последовала пауза.

— Дейн, я должна знать, что не так…

— Не так?

— Ты кажешься таким…

Он невесело усмехнулся:

— Моего отца судили за убийство, мою мать арестовали по тому же обвинению, а тебя интересует, что не так.

Сердито моргая сквозь слезы, Джуди услышала, как Дейн бросил трубку, и поплелась в постель.

Больше она не пыталась звонить Дейну, а когда он позвонил сам, ответила так же холодно:

— Да, Дейн?

— Я просто передаю сообщение. Папа и я разговаривали с Эллери Квином, и он пригласил нас посетить его завтра. Папа хочет, чтобы ты поехала с нами. Ты согласна?

— Конечно.

Джуди ждала, но он больше ничего не говорил, и вскоре она положила трубку. Его голос еще никогда не звучал так безжизненно. В голове у нее мелькнула безумная мысль, что они все мертвы — Дейн, его родители, Эллери Квин, она сама — и что единственным живым существом во всей вселенной была Шейла Грей. Это заставляло ее ненавидеть Шейлу… Джуди дала волю слезам.

— У вас на руках акции этой больницы, — спросил Дейн, — или они держат вас в плену?

Эллери находился в той же палате Шведско-норвежского госпиталя; он сидел в том же кресле, положив на подушки ноги хоккейного вратаря. Гипс казался новым.

— Кости толком не срастаются. Вот они и возятся с ними. — Эллери выглядел усталым и обеспокоенным. — Хорошо, что у меня нет серьезных психологических проблем, иначе я бы думал о себе как о Тулуз-Лотреке.[42]

— Бедняжка! — Лютеция наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Благодарю вас, миссис Маккелл. Меня не целовали давным-давно.

— Ну, я просто чувствовала, что не поблагодарила вас как следует за то, что вы сделали для моего мужа.

Последовала пауза.

— Теперь мы должны сделать то же самое для вас, не так ли? — сказал Эллери. — Как обстоят дела, мистер Маккелл?

Докладывать было почти не о чем — новостей было мало. Бартон по-прежнему держался бодро.

— Я не сомневаюсь в оправдании, — закончил Эштон, не убедив, вероятно, никого, кроме жены. — Однако, мистер Квин, мне бы хотелось чего-нибудь большего, чем эквивалент шотландского вердикта «не доказано». Не хочу оборванных нитей.

— В этом бизнесе, мистер Маккелл, — сухо произнес Эллери, возможно задетый командирскими нотками в голосе Эштона, — мы обычно довольствуемся тем, что можем получить.

Он заговорил с Лютецией на темы, не имеющие никакого отношения к делу, — об унылом однообразии больничной жизни, о ее вкусах в цветах (нравятся ли ей те, которые стоят в вазе, и не хочет ли она приколоть один из них к платью?), поначалу не напоминая ей, что сегодня пятница и что через четыре дня она должна предстать перед судом по обвинению в убийстве.

Осторожно, шаг за шагом, Эллери привел Лютецию к вторичному описанию событий 14 сентября.

— Значит, отпустив прислугу на ночь, вы остались абсолютно одна, миссис Маккелл?

— Да, абсолютно одна.

— И вы ни разу не покидали квартиру, чтобы прогуляться или подышать воздухом?

Нет, она не оставляла квартиру ни на полминуты — даже не подходила к входной двери, потому что никто не звонил и не стучал.

— А как насчет телефона? Вы говорили с кем-нибудь по телефону?

Лютеция заколебалась.

— О боже!..

— Значит, говорили?

— Кажется, да…

— С кем?

— Не могу вспомнить. По-моему, с каким-то мужчиной.

— О чем?

Она рассеянно улыбнулась:

— Наверное, я круглая дура. Помню, что подходила к телефону, так как ждала звонка мужа из Вашингтона.

— Этот мужчина звонил вам, а не вы ему?

— Да.

— Вы уверены?

— Пожалуй. Вероятно, я бы запомнила, если бы сама кому-то звонила.

Дейну хотелось ее встряхнуть.

— Ради бога, мама, подумай как следует. Это может оказаться крайне важным. Кто тебе звонил?

— Дейн, не смотри на меня так. Неужели ты думаешь, что я бы не сказала, если бы помнила? В тот вечер я ни на что не обращала особого внимания. Ты ведь знаешь, что, когда смотришь телевизор, сидишь как в вакууме…

«Да, — подумал Дейн, — в котором ты живешь большую часть времени».

— …И с тех пор столько произошло, что все подробности того вечера выветрились у меня из головы.

— Дейн прав, миссис Маккелл, — сказал Эллери. — Это может быть крайне важным. Вы просто должны постараться вспомнить, кто вам звонил. Это было рано или поздно вечером?

— Не знаю.

— Может быть, ошиблись номером?

— Не думаю…

— Звонил кто-то, кого вы хорошо знаете?

— Нет, я уверена, что это был посторонний, — быстро сказала она, словно беспокоясь, что у нее отнимут этот маленький триумф. — Очевидно, поэтому я не могу вспомнить. Это не могло быть важным.

— Тогда, возможно, нет. Но теперь… В любом случае, вы провели целый вечер, смотря телевизор?

— Да, мистер Квин.

— Я хочу, чтобы вы продолжали думать об этом телефонном звонке, миссис Маккелл. Может быть, память к вам вернется.

— Сделаю, что могу.

Эллери откинулся в кресле, потирая переносицу.

— Кажется, мы застряли, верно? Вы говорите, миссис Маккелл, что ни разу не покидали квартиру. Если так, то вы не могли застрелить мисс Грей. Беда в том, что ваши слова никто не может подтвердить. Простите, если я рассуждаю как счетовод… — Он обратился к остальным: — Вся проблема сводится к необходимости подтверждения слов миссис Маккелл. Ее единственный контакт с внешним миром, поскольку она не может вспомнить, кто ей звонил, осуществлялся через телевизор. Жаль, что мы не живем в эпоху двусторонних телеконтактов, как в научно-фантастической литературе… Похоже, мы в тупике.

Голос Эллери звучал устало — он казался резко изменившимся с тех пор, как обсуждал с Дейном и Джуди положение Эштона Маккелла.

— Дайте мне время подумать об этом, — сказал он. — Я должен посоветоваться с отцом.

— Но ведь он ведет полицейское расследование, — запротестовал Дейн.

— Вот именно.

Встреча воспринималась как неудовлетворительная с обеих сторон. Посетители встали и угрюмо направились к выходу. Воздух палаты внезапно стал спертым.

— Да, еще один момент, — внезапно сказал Эллери, когда они уже подошли к двери. — Возможно, это никуда не приведет…

— Говорите, мистер Квин, — подбодрил его Эштон Маккелл.

— Меня интересует работа Шейлы Грей. Я бы хотел взглянуть на ее эскизы. Как называлось ее заведение?

— «Дом Грей».

Эллери кивнул.

— Можете принести мне ее наброски, фото, рекламные постеры — все, что вам удастся раздобыть или позаимствовать. Особенно недавние материалы. Но мне бы хотелось получить картину ее творческой деятельности за несколько лет.

— С какой целью, мистер Квин?

— Если бы я мог ответить, то не нуждался бы в материалах. Скажем, это идея…

— Не знаю, удастся ли нам…

— Я все раздобуду, — прервал Дейн. — Займусь этим прямо сейчас. Это все?

— Нет. Я бы хотел, чтобы с вами, когда вы доставите мне материалы, приехала мисс Уолш. Вы сможете описать мне ежегодные коллекции с женской точки зрения, мисс Уолш. Боюсь, я разбираюсь в дамской моде так же слабо, как большинство мужчин. Согласны?

Они оставили Эллери Квина в задумчивости, вытянувшим нижнюю губу и косящимся на закованные в гипс ноги.

Шейла Грей умерла, не оставив завещания. Все ее имущество отошло к единственной родственнице — сестре, проживающей в Канзасе с состоятельным мужем-инвалидом. Миссис Поттер не нуждалась в деньгах и не питала интереса к «Дому Грей». Она попросила персонал временно продолжать работу, передала полномочия поверенным, выдала Джону Лесли сотню долларов, попросив его «присматривать за вещами» в пентхаусе, и сразу же после похорон вернулась домой.

Дейн объяснил Лесли, что им нужно.

— Не знаю, мистер Дейн, — сказал портье. — Вроде бы я не имею права позволять кому-то — даже вам, сэр, — брать что-то из квартиры мисс Грей. У меня могут быть неприятности.

— Предположим, я договорюсь с полицией, — предложил Дейн. — Тогда вы сделаете это, Джон?

— Конечно, сэр.

Дейн позвонил Эллери, Эллери — отцу, а инспектор — сержанту Вели. В итоге Дейн раздобыл то, что хотел Эллери. Как сказал инспектор, «если мой сын может позаимствовать обвиняемого, не вижу вреда в том, чтобы позволить ему взглянуть на какие-то рисунки».

Шейла Грей была аккуратна до педантичности. Дейн и Джуди в сопровождении сержанта Вели осмотрели ее рабочий кабинет в пентхаусе. Начиная с 1957 года все материалы были сложены в хронологическом порядке. Под присмотром сержанта они переложили содержимое папок в коробки, которые принесли для этой цели. Дейн выдал Вели расписку, и в десять утра в субботу он и Джуди появились вместе с коробками в палате Эллери Квина в Шведско-норвежском госпитале.

При виде их Эллери оживился. Быстро просмотрев некоторые материалы, он указал на стены:

— Я велел моей похожей на валькирию медсестре скупить все местные запасы клейкой ленты. Давайте начнем справа от двери и приклеим все на стены в хронологической последовательности — наброски, фото, рекламу и прочее. А если стен не хватит, разложим остальное на полу. Отметьте, что я убедил медперсонал позволить мне сменить кресло на инвалидную коляску, обеспечив себе возможность передвигаться. Вы будете разбирать материалы, Джуди, вы, Дейн, — приклеивать их, а я — задавать вопросы, если ход работы и мое невежество их потребуют.

Джуди принялась за работу. Она передавала Дейну материалы, касающиеся первой коллекции Шейлы Грей, продемонстрированной в конце 1957 года, которые он приклеивал на стену.

— Эти вещи из «Леди Шейлы» просто потрясающие! — воскликнула Джуди. — Даром что они шестилетней давности.

— «Леди Шейла»? — переспросил Эллери.

— Так называлась эта коллекция, — объяснила Джуди. — У каждой свое название. Коллекция 1958 года именовалась «Леди Нелла». Имя придает больше индивидуальности, чем просто дата. А вот коллекция 1959 года…

— «Леди Рут», — прочитал Эллери. — Хм! «Шейла» — имя автора, так что это вполне естественно. «Нелла» звучит несколько причудливо, но, полагаю, экзотический штрих приветствуется в этом загадочном бизнесе. Но почему «Рут»? Хотя… Да, понимаю.

— Что вы понимаете, мистер Квин? — спросил Дейн.

— Держу пари, коллекция названа по библейской Книге Руфь. Не знаю, что сказали бы археологи, но эти платья — по крайней мере, некоторые из них — можно надеть на статисток в любом голливудском фильме на библейский сюжет, и я бы не почувствовал фальши. В дизайне ощутима очаровательная древняя простота. Не так ли, Джуди?

— О да! — Джуди с восторгом созерцала эскизы коллекции Шейлы Грей за 1960 год, озаглавленной «Леди Лорна Д.», где чувствовалось влияние шотландских фасонов и цветов — юбки походили на килты,[43] шляпы тут же вызывали ассоциации с шотландскими беретами и капорами, сумки, которые предполагалось носить на манер спорранов,[44] были сделаны из той же ткани, что и платья, напоминающей пледы и тартаны.[45]

— «Леди Лорна Д.», — пробормотал Эллери. — Полагаю, «Д.» означает «Дун».[46] Она была шотландкой? Хотя это не имеет значения. Что дальше, Джуди?

Дальше, как свидетельствовали уже развешанные на стенах эскизы, фотографии и глянцевые страницы из «Вога» и «Харперс базара», следовала «Леди Нира» 1961 года. В этой коллекции отсутствовали аромат прошлого или экзотика дальних стран — она была нацелена в будущее, и некоторые образцы могли бы гармонировать с космическими шлемами.

— Эта коллекция мне нравится меньше других, — промолвила Джуди. — Уверена, она не принадлежала к самым популярным. Хотя, конечно, у Шейлы Грей никогда не бывало провалов.

— Интересно, почему «Нира»? — спросил Эллери. — У вас есть какая-нибудь идея на этот счет?

На лице Джуди отразилось сомнение. Она уже перешла к коллекции 1962 года, «Леди Телме», с ее дерзкими фасонами, броскими цветами и общим театральным настроем.

— Разве это не чудо? Неудивительно, что она произвела сенсацию.

Дейн использовал все доступное пространство на стенах, так что последние материалы разложили на полу.

— А это что? — пробормотал Эллери.

«Этим» была коллекция, над которой Шейла Грей работала, когда ее постигла смерть. Здесь не было ни фотографий, ни газетных статей, ни глянцевых журнальных иллюстраций — только рисунки в различной стадии завершенности: от грубых эскизов до изображений в натуральную величину.

— Не похоже, чтобы она закончила какие-то из них — даже эти, — заметил Эллери.

Джуди подобрала рисунок и протянула ему:

— Этот выглядит законченным.

Надпись внизу, очевидно, была предполагаемым названием коллекции 1963 года.

Оно было написано заглавными печатными буквами: «ЛЕДИ НОРМА».

— Ну вот и все, — сказала Джуди.

Эллери склонился вперед, сидя в своей коляске:

— Интересно, не связана ли ее смерть с интенсивной конкуренцией в мире высокой моды? Конечно, респектабельный салон едва ли стал бы нанимать громилу или вора, чтобы тот проник в квартиру Шейлы Грей. Но предположим, какой-нибудь промышленный шпион, работающий сам по себе, решил похитить что удастся и продать где-нибудь…

Дейн вспомнил, что Шейла говорила ему об этом. Эллери внимательно слушал его, перебивая вопросами: «Она называла имена?», «Она казалась серьезно обеспокоенной?». Потом он обратился к Джуди, но та не смогла внести никакого вклада в эту проблему. Наконец Эллери стал ездить в коляске по периметру комнаты, разглядывая материалы на стенах.

Он все еще изучал работы Шейлы Грей, когда в палату вошли блондинка медсестра и врач.

— Боюсь, вам обоим придется удалиться.

— А потом мы можем вернуться? — спросил Дейн.

— Нет, лучше дайте мне время переварить все это.

В коридоре Дейн и Джуди с отчаянием посмотрели друг на друга. Их бы отнюдь не утешило то, что во взгляде оставшегося в палате Эллери светилось такое же отчаяние.

Джуди и Дейн встретились в воскресенье. Оба не знали, что сказать. Наконец Джуди не выдержала:

— Ты так же обескуражен, как я?

— В любой день готов сравнить мой повешенный нос с твоим.

— Знаешь, мы просто пара сентиментальных дураков, — сказала Джуди. — Какой смысл ныть и сравнивать, кто из нас в худшем настроении? Почему бы нам еще раз не взглянуть на квартиру Шейлы Грей? Может быть, мы что-то упустили.

— По двум причинам. Во-первых, мы не имеем права входить в квартиру, во-вторых, полиция осматривала ее уже полдюжины раз, и мы едва ли найдем что-нибудь, чего они не заметили. — Дейн и Джуди сидели в гостиной квартиры Маккеллов. Эштон и Лютеция отправились на послеполуденную церковную службу. — Как бы то ни было, никто ничего не упустил.

— Почему бы нам не попытаться? Какой от этого вред?

— Я уже говорил тебе — мы не имеем права туда входить!

— Не повышай на меня голос, Дейн Маккелл. Я только стараюсь помочь.

— Тогда предложи что-нибудь полезное!

— Почему ты обращаешься со мной так грубо?

— Я никак с тобой не обращаюсь!

— Пожалуй, ты прав. Слушай, я знаю, что тебя гложет. Ты не можешь себе простить, как однажды вечером забыл, что я всего лишь маленькая мисс секретарша — наемная служащая твоего отца!

— Не болтай вздор, Джуди, — устало произнес Дейн.

— К тому же я имею несчастье быть ирландкой — и не разодетой в кружева.

— Мне плевать, даже если бы ты была готтентоткой.

— Ты хочешь сказать, что обращался бы со мной так же скверно?

— Теперь ты рассуждаешь как женщина. Ты тут ни при чем, Джуди. Вся беда во мне.

— Не пудри мне мозги. Мы отлично работали вместе, пока я не забыла свое место. С тех пор ты не сказал мне ни одного доброго слова.

— Джуди, постарайся понять. — Дрожь в голосе Дейна и судорога, исказившая его черты, заставили Джуди умолкнуть. — Все дело только во мне самом. Это личное — я не могу объяснить даже тебе. Особенно тебе.

— Не понимаю.

— Ладно, давай примем твое предложение. Может, нам удастся убедить Джона Лесли впустить нас в пентхаус.

Это был всего лишь способ прекратить разговор. Однако Лесли, который, казалось, проникался все большим уважением к закону, не удалось убедить даже Дейну. Они спорили с ним, потом друг с другом, и в конце концов Джуди ушла, отказавшись от предложения Дейна проводить ее домой.

На следующий день, в понедельник, когда начался суд, Дейн и Джуди Уолш сидели в зале по разные стороны прохода.

Суд над Лютецией Маккелл не являлся точной копией суда над ее мужем. Во-первых, отбор присяжных почти не занял времени. Во-вторых, процесс протекал в атмосфере скорее любопытства, чем напряженного ожидания. По общему мнению, окружной прокурор снова собирался сделать из себя форменного осла. Как ехидно замечала одна из газет: «Если не удалось с мужем, попробуй с женой». Это было несправедливо по отношению к де Анджелусу, но пресса редко беспокоится о справедливости.

Генри Бартон ухватился за подвернувшуюся возможность. Насмешка стала его главным оружием при перекрестном допросе свидетелей обвинения, а там, где это не удавалось, он использовал инсинуации. Например, когда детектив Мэк давал показания о визитах его и сержанта Вели в квартиру Маккеллов, адвокат осведомился:

— Давно вы прикомандированы к этому участку, детектив Мэк?

— Два года.

— Давайте возьмем последние шесть месяцев. За это время вам приходилось посещать другие квартиры поблизости от дома Маккеллов?

— Да, сэр.

— По официальному поводу?

— Да, сэр.

— В качестве полицейского детектива?

— Да, сэр.

— Расследуя насильственные проникновения, вооруженные ограбления, взломы и так далее?

— Да, сэр.

— Один из таких случаев произошел в прошлом августе в доме, соседнем с домом Маккеллов?

— Да, сэр, но…

— В этом случае горничная была связана, а хозяйка подверглась нападению и ограблению?

Окружной прокурор заявил энергичный протест на обычных основаниях: вопросы не имеют отношения к делу, и после переговоров с судьей упомянутые вопросы и ответы было приказано вычеркнуть, однако у присяжных уже создалось впечатление, что район дома Маккеллов подвергался регулярным атакам грабителей, что и являлось целью Бартона.

Утром третьего дня процесса Эллери мрачно изучал цветную фотографию тощей манекенщицы в вечернем платье из коллекции Шейлы Грей под названием «Леди Нира», когда к нему неожиданно явились отец и сын Маккеллы.

Он выпрямился в коляске, придав ногам в гипсе более удобное положение.

— Что-то случилось?

— Расспрашивая мою жену на прошлой неделе, — начал Эштон Маккелл, возбужденно сверкая глазами, — вы упомянули, что телевизор был ее единственным контактом с внешним миром.

— Ну?

— Взгляните на это!

— Пришло с утренней почтой, — добавил Дейн.

Это был конверт, адресованный миссис Эштон Маккелл. Внутри лежало письмо на бланке компании «Принцесса», производящей мыло, с подписью ее четвертого вице-президента Джастина А. Лэттимура.

Эллери улыбался, читая письмо:

«Дорогая миссис Маккелл!

Наш расчетный отдел сообщил мне, что чек на сумму пятьсот долларов, который был отправлен Вам более трех месяцев назад в качестве приза за названное Вами в нашей программе счастливое число по телевидению вечером 14 сентября, так и не был обналичен.

Поэтому я пишу Вам с целью выяснить, получили ли Вы упомянутый чек. Если нет или же если по какой-то причине Вы не желаете его обналичивать, пожалуйста, свяжитесь с нами при первой удобной для Вас возможности.

Искренне Ваш…»

— Похоже, — заметил Эллери, — это последняя соломинка, которая сломает спину окружного прокурора.

— Наверняка! — подхватил Дейн.

— Давайте не будем возлагать на это слишком много надежд, — предостерег его отец. — К тому же я не могу понять, почему Лютеция не рассказала об этом нам.

— Разве ты не знаешь маму, папа? Она просто об этом забыла.

— Но приз? — пробормотал Эллери. — Чек?

— Что деньги ей и что она деньгам?[47] — радостно перефразировал Дейн. — А призы означают публичность. Ее ум инстинктивно шарахается от подобных вещей.

— Посмотрим. Свяжитесь с этим Лэттимуром и постарайтесь притащить его сюда. Мы должны все разузнать, и как можно скорее.

Один телефонный звонок от знаменитого Эштона Маккелла обеспечил присутствие четвертого вице-президента Джастина А. Лэттимура в палате Эллери во второй половине дня. Лэттимур оказался холеным джентльменом, не пренебрегающим косметикой и (Эллери в этом не сомневался) накладными волосами. Казалось, он не мог решить, выражать ли ему почтение промышленному магнату или высокомерие при виде какого-то писаки, да еще с ногами в гипсе.

— У нас есть утренняя пятнадцатиминутная программа для «Садси Чиппос», — говорил мистер Лэттимур, очевидно решив, что ситуация требует перечисления всех радио- и телепрограмм компании «Принцесса», — и еще одна пятнадцатиминутная передача во второй половине дня с рекламой нашего мыла «Принцесса Белинда» и «Принцесса Анита». Утреннее шоу называется «Семья доктора Долли», а послеполуденное — «Жизнь и Лори Луис». В прошлом сезоне телепрограмму «Час «Принцессы» вел комик Бо Бансон. Буду с вами откровенен, джентльмены, — это шоу явилось бомбой. Рейтинги просто зашкаливали. Для этого сезона один наш парень из рекламного агентства придумал еще более интересную штуку. От эстрадного представления нам пришлось отказаться… — Лэттимур кашлянул. — Хотя наш председатель совета считал Бансона одним из лучших в шоу-бизнесе, нужно было обновлять формат. Во время передачи в среду вечером — как вам, безусловно, известно, мы в эфире в прайм-тайм, с десяти до одиннадцати, — операторы обзванивали зрителей и спрашивали, смотрят ли они «Час «Принцессы». Конечно, большинство отвечали «да» и немедленно переключали телевизор на наш канал, если он уже не был настроен. Отвечавших утвердительно переводили в прямой эфир, и Бо Бансон лично обращался к ним по телефону, предлагая угадать счастливое число от одного до десяти тысяч. Число это выбирала ЭВМ перед началом передачи, и его не знал даже ведущий — он получал его в запечатанном конверте, который время от времени показывал зрителям, отпуская шутки на этот счет — дабы стимулировать их интерес, понимаете?

Эллери пробормотал, что понимает, но, судя по его тону, он предпочел бы временно оглохнуть. На какую-то долю секунды лицо мистера Лэттимура, выглядевшее так, будто он каждый час тер его мылом «Принцесса Белинда» и «Принцесса Анита», а быть может, и «Садси Чиппос», омрачилось, но в следующий миг на нем вновь заиграла улыбка.

— Весь прикол заключался в том, что выигрывали все. Первый приз — десять тысяч долларов — получали те, кто угадал число с отклонениями плюс-минус двадцать пять от настоящего счастливого числа. Скажем, счастливое число выпало на 8951. В таком случае любое число от 8926 до 8976 считалось попаданием в яблочко. Если же в яблочко попадало несколько конкурсантов, первый приз получал тот, кто назвал число ближайшее к счастливому, второй — две тысячи долларов — тот, кто назвал число ближайшее к первому, третий — тысяча долларов — доставался назвавшему число ближайшее к второму, четвертый приз — пятьсот долларов — уходил к угадавшему число ближайшее к третьему. Остальные получали утешительные призы по сотне долларов.

Неплохая идея, верно? — Лицо мистера Лэттимура помрачнело вновь. — К сожалению, это продолжалось только четыре недели. Не только потому, что Б.Т. считал затею неудачной, так как она, по его словам, принижала достоинства продукции «Принцессы», — я имею в виду Б.Т. Уорлисса, председателя совета, — но, говоря откровенно, возникли серьезные юридические проблемы. Антилотерейные законы, ФКК…[48] — Мистер Лэттимур запнулся, словно страшная аббревиатура застряла у него в горле. — Ну, вот вам история о злополучной игре в числа. Чем еще могу помочь вам, джентльмены?

— Во время передачи 14 сентября, — осведомился Эллери, — одной из победивших была миссис Маккелл?

— Совершенно верно. Она выиграла четвертый приз — пятьсот долларов.

— И чек так и не был обналичен?

Эштон Маккелл предъявил розовый чек:

— Вот он, мистер Квин. Лютеция просто не привыкла иметь дело с деньгами. Она собиралась отправить его в церковь, куда посылает и свое рукоделие, но напрочь забыла об этом.

Когда Генри Колдер Бартон поднялся, чтобы начать допрос свидетелей защиты, он уже не демонстрировал презрительную самоуверенность. Ему в руки внезапно попало надежное доказательство, и он мог себе позволить перестать актерствовать.

— Мистер Грейвс, — обратился он к первому свидетелю, — вы работаете в бухгалтерии рекламного агентства «Ньюби, Феллис, Херкимер, Хинсдейл и Леви» на Мэдисон-авеню? Ваша фирма занимается финансовыми вопросами компании «Принцесса», связанными с телевидением и радио?

— Да.

Бартон попросил свидетеля описать недавно почившую игру в счастливое число, которую «Принцесса» устраивала во время вечерних телепросмотров.

— Благодарю вас, мистер Грейвс.

Вместо перекрестного допроса де Анджелус заявил протест. Но переговоры судьи Эверетта Гершковича с защитником возле судейского кресла, очевидно, удовлетворили его честь, так как протест был отклонен и окружной прокурор сел, грызя ногти. Перемена в поведении Бартона не ускользнула от него.

— Вызываю мисс Хэтти Джонсон… Мисс Джонсон, где вы работаете?

— Я специальный телеоператор.

— Вы не работаете в телефонной компании?

— Нет, сэр, в «Тел-оператор, инкорпорейтед».

Это оказалась фирма, предоставляющая телефонистов частным корпорациям, которым требовалась справочная служба особого рода. Обычно, объяснила свидетельница, это была служба на ограниченный период — например, после объявления универмага о скидке и так далее.

— Нам приходится работать быстро и аккуратно, — добавила мисс Джонсон.

— Вы были одной из телефонисток, прикомандированных к телешоу «Счастливое число», проводимому компанией «Принцесса»?

— Да, сэр. Это продолжалось четыре недели вечером по средам.

— Вы помните вашу работу в связи с телепередачей в среду 14 сентября, мисс Джонсон?

— Да. Это было первое шоу, где мы работали.

— Я покажу вам один текст. Вы его узнаете?

— Да, сэр. Это расшифровка моего телефонного разговора с женщиной, которой я звонила тем вечером.

— Кто была эта женщина? Прочитайте имя в тексте, мисс Джонсон.

— Миссис Эштон Маккелл, проживающая в доме номер 610 по Парк-авеню в Нью-Йорке.

Судья Гершкович был вынужден прибегнуть к молотку. Окружной прокурор де Анджелус тяжело вздохнул, как после долгой пробежки, и скрестил руки на груди.

Бартон попросил свидетельницу прочитать текст вслух. Его содержание едва не привело к взрыву эмоций, а судья чуть не сломал свой молоток. Прокурор выглядел разбитым наголову.

Когда порядок был восстановлен, Бартон вызвал Лютецию Маккелл.

— …Как же вы могли забыть о телефонном звонке, миссис Маккелл? Ведь от него так много зависело.

— Не знаю, — беспомощно ответила Лютеция. — Я помнила, что разговаривала по телефону с каким-то мужчиной…

— Это был Бо Бансон, ведущий телешоу «Принцессы»?

— Да, теперь я помню. Но боюсь, разговор не казался мне важным. Все это выглядело глупым и просто вылетело у меня из головы.

— Но теперь вы все вспомнили?

— Да.

— Вы помните, что в результате этого разговора выиграли пятьсот долларов?

— Теперь да.

— Вы очень богатая женщина, миссис Маккелл?

— Прощу прощения? Да, конечно…

— Но всеми вашими финансовыми делами занимаются другие? Ваш муж, ваш семейный поверенный, банки и так далее?

— О да.

— Значит, вы не привыкли иметь дело с деньгами?

— Боюсь, что нет.

Окружной прокурор смотрел на нее с восхищением. Такое же выражение в той или иной степени было на лицах судьи, самого Бартона и инспектора Квина, который присутствовал на процессе в качестве свидетеля обвинения.

— Расскажите нам о вашем телефонном разговоре с мистером Бансоном.

— Боюсь, что я не вполне поняла игру. Как правило, я не смотрю телевизор, а в игры уже давно не играла. Когда… мистер Бансон, не так ли?., попросил меня угадать счастливое число, я не могла придумать никакого числа вообще. Это было так странно. Мой мозг словно окаменел. Такое когда-нибудь случалось с вами? — Она посмотрела на Генри Бартона и судью Гершковича, и оба кивнули в знак сочувствия к ее беспомощности. — Не желая разочаровывать молодого человека с телевидения и случайно заметив у него над головой часы, я спросила: «Имеет значение, откуда я возьму это число?» Должно быть, он ответил что-то забавное — не помню, что именно, — так как публика в студии засмеялась. Тогда я сказала: «Господи, единственное число, которое я могу придумать, — это время, которые показывают часы у вас над головой — двадцать две минуты одиннадцатого. Значит, пусть будет 1022».

— 1022, — обратился Генри Бартон к присяжным в заключительной речи. — Запомните это число, леди и джентльмены, так как оно побудит вас признать мою клиентку невиновной в преступлении, за которое ее судят.

Десять двадцать две. В двадцать три минуты одиннадцатого вечера Шейла Грей была застрелена, а минутой раньше Лютеция Маккелл разговаривала по телефону в своей квартире. Вы видели фотокопию расшифровки телефонного разговора с указанием имени миссис Маккелл, ее адреса, номера телефона и точного времени, когда оператор позвонила ей. Вы слышали фрагменты записи телешоу, голос миссис Маккелл, разговаривающей с мистером Бансоном в прямом эфире, и то, как она назвала время на студийных часах, воспользовавшись им как числом для игры.

Здесь не могло быть никакого сговора и никакой подтасовки. Рекламное агентство не изобретало эту игру, а компания «Принцесса» не платила за ее телетрансляцию с целью обеспечить алиби Лютеции Маккелл. Со своей стороны Лютеция Маккелл не могла предвидеть, что ей позвонят как раз в то время, которое обеспечивает ей алиби. Это факты, а факты не лгут.

В десять часов двадцать две минуты вечера Лютеция Маккелл находилась в своей квартире, разговаривая по телефону, что слышали миллионы телезрителей.

В десять двадцать три мисс Грей была убита в своей квартире двумя этажами выше квартиры Маккеллов.

Всего на одну минуту позже. На шестьдесят секунд!

Бартон прошелся перед присяжными, давая им время осмыслить услышанное.

— Я не завидую обвинению, леди и джентльмены. Перед окружным прокурором, со всеми его доказательствами в виде патронов, револьверов и отпечатков пальцев, со всеми его мотивами в виде ревности, стоит невыполнимая задача убедить жюри, состоящее из вполне разумных мужчин и женщин, что миссис Маккелл — которая, хотя и выглядит моложе своих лет, явно не пребывает в возрасте, подходящем для спринтера на Олимпийских играх, — положив телефонную трубку после разговора с Бо Бансоном, вышла из квартиры, дождалась лифта или взбежала по лестнице на два этажа вверх (можете представить себе это, леди и джентльмены?) в пентхаус, тайком пробралась в квартиру мисс Грей — должен напомнить, что обвинение не предъявило никаких доказательств того, что миссис Маккелл располагала средствами проникновения в эту квартиру, — потихоньку вошла в ее спальню, нашла револьвер, отправилась в рабочий кабинет мисс Грей, пробыла там достаточно долго, чтобы бедная женщина позвала на помощь, а потом застрелила ее — и все это за шестьдесят секунд!

Сомневаюсь, что такое удалось бы даже Джесси Оуэнсу[49] в расцвете сил! Приглашаю окружного прокурора пробовать проделать это самому. Такое попросту физически неосуществимо.

Леди и джентльмены, вам предстоит решить, застрелила ли Лютеция Маккелл 14 сентября в десять часов двадцать три минуты вечера Шейлу Грей в ее квартире. Теперь вы знаете, что она не могла этого сделать хотя бы потому, что у нее не было на это времени.

Присяжные удалились на совещание в четверть двенадцатого 23 декабря после краткого обращения судьи Гершковича («Вы должны рассматривать только один вопрос: произвела ли обвиняемая 23 сентября в десять двадцать три вечера выстрел, убивший Шейлу Грей? Если да, то она виновна в убийстве. Если вы сочтете, что она не производила выстрел, то должны будете признать ее невиновной в преступлении, в котором ее обвиняют. Принимая решение, вам следует учитывать слышанные вами в этом зале суда показания, касающиеся телефонного разговора обвиняемой примерно в то же время. Если вы считаете эти показания существенными, вам придется учитывать вопрос времени. Суду этот вопрос кажется наиболее важным…»). В половине первого, когда окружной прокурор и защитник еще не вернулись с ленча (старому судье ленч принесли в его кабинет), жюри вынесло вердикт. Уведомленные об этом Бартон и де Анджелус поспешили в зал суда, не успев толком поесть.

Таблоид, первым напечатавший новость, озаглавил ее «FREE LU».[50] Это было не указание, как могли подумать некоторые англоговорящие иностранцы, а объявление о том, что присяжные уже фактически сделали.

Мать Дейна была оправдана, как ранее был оправдан ее муж.

— Ваш вердикт обоснован доказательствами, — обратился к присяжным судья Гершкович. — Обвинение в убийстве Шейлы Грей предъявлялось уже дважды, и в каждом случае жюри, выслушав показания, выносило оправдательный вердикт. Следовательно, убийца все еще на свободе. Мы не желаем, чтобы невиновный был осужден, но в то же время не хотим, чтобы виновный остался безнаказанным.

Последние слова были восприняты полицией, окружной прокуратурой и прессой как указание действовать побыстрее и больше не допускать ошибок.

Маккеллы были слишком обрадованы, чтобы обращать внимание на нюансы.

— Какой чудесный рождественский подарок! — воскликнул Эштон. — 25 декабря мы будем вместе и свободны от кошмара, до сих пор нависавшего над нами. Как я могу выразить вам свою благодарность, мистер Бартон?

Адвокат покачал головой:

— Благодарите не меня, а Лэттимура и его необналиченный чек на пятьсот долларов. Мне оставалось только воспользоваться этим. С такими доказательствами любой молокосос, только что вышедший из юридического колледжа, добился бы оправдания.

Единственным из присутствующих, не предававшимся оживленной болтовне, была сама Лютеция. Когда Дейн спросил ее, почему она так задумчива, его мать ответила:

— Это всегда будет на моей совести.

— Что, мама?

— Замена холостых патронов боевыми. Если бы я этого не сделала, она была бы жива…

— Прекрати сейчас же, мама!

Им понадобилось немало времени, чтобы ободрить ее. У Дейна создалось впечатление, что Лютеция была бы согласна вновь предстать перед судом.

— Слава богу, существует закон о двойной подсудности! — сказал он отцу.

Генри Колдер Бартон не покинул зал суда вместе с ними. Он подошел поговорить с окружным прокурором, который беседовал с инспектором Квином.

— Как сказал бы его честь, мазл тов,[51] — угрюмо произнес де Анджелус.

— С чем вы его поздравляете? — фыркнул старик Квин. — С таким делом справился бы и младенец!

Бартон усмехнулся:

— Не могу не согласиться с вами, инспектор… Мистер окружной прокурор, я понимаю, что сейчас не лучшее время спрашивать, не согласитесь ли вы удовлетвориться признанием моего клиента, этого парня Гогарти, в непредумышленном убийстве. Но это бы сэкономило время и деньги. Что скажете?

— Разумеется, нет, — буркнул де Анджелус. — Неужели вы не понимаете, что в деле об убийстве Грей молния ударила меня дважды, и Дик Квин стоял под тем же деревом?

— Почему нужно вымещать это на Гогарти?

— Поговорим об этом завтра. Сегодня я отказал бы и родной матери.

— Тебе не следует ворчать, Тедди, если двое невинных людей оправданы.

— Послушай, Генри, я несчастлив, инспектор Квин несчастлив, все несчастливы, кроме тебя и Маккеллов. Так что оставим это до Рождества, ладно?

Эллери тоже был несчастлив — грядущее Рождество еще никогда не казалось ему менее веселым. Прежде всего, ему предстояло провести его в больнице, а полуобещание лечащего врача, что перед Новым годом он сможет вернуться домой и кое-как хромать, выглядело столь же малоубедительным, как большинство полуобещаний.

Поскольку теперь Эллери мог ездить в коляске по коридорам, он помогал ослепительной блондинке украшать рождественскую елку на их этаже и почти наслаждался последовавшей шведской вечеринкой. Но настоящее удовольствие доставляла ему только радость семьи Маккелл.

Его удрученность имела и более вескую основу — разочарование в себе. Детектив в кресле! Все удовлетворение от своей роли в деле Эштона Маккелла было стерто несущественной ролью в деле Лютеции. Ведь он практически ничего не сделал, чтобы помочь ей. Письмо от компании «Принцесса», ставшее причиной оправдания, просто объявилось однажды утром, благодаря любезности мистера Лэттимура. Его смысл был бы очевиден даже новичку полицейскому.

Но убийца Шейлы Грей, как отметил судья Гершкович, был все еще на свободе, и великий человек не располагал ни одним ключом, который можно было бы назвать многообещающим.

«Ну, — со вздохом подумал Эллери, — по крайней мере, неприятностям Маккеллов пришел конец».

Неприятностям Маккеллов пришел конец только на один уик-энд. Отец, мать и сын провели вместе приятное, если не радостное Рождество. В сочельник они посетили службу в недостроенном соборе, смешавшись с толпой прихожан, а утром отправились в церковь в бедном районе, чья паства почти целиком состояла из иммигрантов, не читавших газеты с фотографиями Маккеллов. Остаток Рождества они спокойно провели дома, обмениваясь подарками, слушая стереозапись Missa Solemnis,[52] читая газеты.

В понедельник Лютеция выразила желание увидеть океан. Рамону предоставили выходной, поскольку Эштон был дома — предприятия Маккелла, как и большинство компаний, считали понедельник частью каникул, — поэтому Дейн повез родителей в Лонг-Бич, где они почти два часа бродили у самой кромки серых атлантических вод, катящихся из Европы. Прогулка заставила проголодаться, и, когда они вернулись домой, Лютеция собственноручно приготовила сытный ужин, состоящий из супа и жареного филе. Эштон читал вслух Евангелие от Матфея, потом они слушали очаровательную Missa Brevis[53] Букстехуде и величественного «Илию» Мендельсона в безукоризненном исполнении Хаддерсфилдского хорового общества, после чего отправились спать.

Дейн все еще завтракал и обедал с родителями, полагая, что это прекратится, когда его жизнь вернется в независимую колею, чего он ожидал с нетерпением. Спустя два дня после Рождества он сидел за завтраком в родительской квартире, когда Рамон, ожидающий, чтобы отвезти Эштона в офис, принес почту, содержащую объемистый коричневый конверт из крафтовской бумаги.

Эштон, просмотрев почту, передал конверт сыну. Дейн вскрыл его, извлек содержимое, начал читать — и со звоном уронил чашку на блюдце.

— Что-то случилось, Дейн? — спросила Лютеция.

Он продолжал читать — лицо его посерело.

— Что там такое, сынок? — осведомился Эштон.

— Теперь все выйдет наружу, — пробормотал Дейн.

— Что выйдет наружу?

Дейн поднялся:

— Я расскажу тебе, папа. Но сначала мне нужно позвонить.

Пройдя в свою комнату, он сел за письменный стол и закрыл лицо руками, потом, сделав над собой усилие, набрал номер.

— Джуди?

— Дейн? — Ее голос звучал отчужденно.

— Джуди, теперь я могу рассказать тебе то, о чем не мог рассказать раньше… — Слова давались ему с трудом. — О том, что меня беспокоило… заставляло вести себя с тобой так, как я вел… Ты не могла бы встретиться со мной в больничной палате Эллери Квина?

— Хорошо, — кратко ответила Джуди и положила трубку.

— Дейн, — заговорил Эштон Маккелл, появившись в дверях. Лютеция с беспокойством выглядывала из-за его спины. — Ты говорил, что расскажешь мне…

— Поедем со мной к Эллери Квину, папа… Нет, мама, без тебя.

— Как скажешь, дорогой.

Оставшись одна, Лютеция с тревогой посмотрела в окно. Мир снаружи вечно куда-то спешил. Всегда сплошные неприятности… С тех пор как… Но Лютеция решительно отогнала эти мысли. У нее есть обязанность, исполнение которой приносит облегчение. Она вызвала служанку.

— Принеси мне мое рукоделие, Маргарет, и скажи Хелен, что она может убирать посуду.

Эллери радостно приветствовал их.

— Через несколько дней я выйду из этой Бастилии! — радостно сообщил он и добавил другим тоном: — Что случилось теперь?

Дейн передал ему крафтовский конверт. Внутри лежал конверт меньшего размера, к которому была приклеена фотография двух слов, написанных от руки:

«Для полиции». В этом конверте, как в китайской коробке-загадке, находился еще меньший, с приклеенной фотокопией целой фразы: «Вскрыть только в случае моей смерти от неестественных причин». В последнем конверте Эллери обнаружил сфотографированное послание длиной примерно в три четверти стандартного листа.

Эллери вскинул голову.

— Шейла Грей, — резко сказал он. — Это ее почерк?

Дейн мрачно кивнул.

— Я сравнил его… ну, с письмами, которые у меня остались, — сказал Эллери. — Это, безусловно, ее почерк. — Лицо его ничего не выражало, но голос выдавал подлинные чувства.

Эллери пробежал письмо глазами. Каждая деталь почерка четко запечатлелась.

— Прочтите это вслух, мисс Уолш. — Он протянул фотографию Джуди. — Я хочу услышать текст, произнесенный женским голосом.

— Мистер Квин…

— Пожалуйста.

Джуди взяла письмо с таким видом, словно оно было покрыто грязью. Она начала читать, дважды делая паузы, чтобы судорожно глотнуть:

— «Сегодня вечером Дейн Маккелл спросил, может ли он зайти в мою квартиру и чего-нибудь выпить. Я сказала, что должна работать, но он настаивал. Затем он отказался уходить, и никакие мои слова на него не действовали. Я вышла из себя и ударила его по лицу. Тогда он попытался…» — Ее голос дрогнул.

— Пожалуйста, продолжайте, — резко произнес Эллери.

— «Тогда он попытался задушить меня, — шепотом продолжала Джуди. — Я ничего не придумываю, и это не истерика — он схватил меня за горло и стал душить…» Я больше не могу, мистер Квин!

Эллери быстро прочитал остальное:

— «…он схватил меня за горло и стал душить, ругая меня скверными словами, а потом швырнул на пол и выбежал из квартиры. Еще минута, и я бы умерла от удушья. Я уверена, что Дейн Маккелл опасный человек. Шейла Грей».

— А я думал, племя Маккеллов уже выбралось из леса. — Дейн горько усмехнулся.

Джуди уставилась в окно палаты, глотая слезы. Эштон хмурился, устремив на Эллери невидящий взгляд. Эллери отложил письмо.

— Прежде всего, — сказал он, — если принять за факт, что оригинал написан Шейлой Грей, Дейн, она написала правду?

Дейн смотрел на свои руки.

— Когда я учился в школе, там был один придурковатый мальчишка по фамилии Филбрик — я даже не помню, как он выглядел; только что у него вечно текло из носа. «Если фамилия твоего отца Эштон, — заявил он мне, — значит, твоя фамилия должна быть Эшкан[54]». Просто глупая мальчишеская болтовня — ничего больше. Но Филбрик каждый раз при встрече со мной повторял: «Эшкан», зная, что меня это выводит из себя. Однажды вечером, когда мы собирались ложиться спать, он сказал с обычной ухмылкой: «Эшкан, ты оставил свое полотенце в душе». Я рассвирепел, бросился на него, опрокинул на пол, схватил за горло и наверняка бы задушил, если бы другие ребята меня не оттащили. Помнишь, папа? Меня едва не выгнали из школы. Да, мистер Квин, Шейла написала правду. Если бы ко мне вовремя не вернулся разум…

— Дейн всегда был ужасно вспыльчивым, мистер Квин, — сказал Эштон. — В детстве у него из-за этого было много неприятностей… — Он сделал паузу, словно переваривая прошлое. — Я думал, с этим покончено, сынок.

— Я тоже, черт возьми! К сожалению, это не так.

— Я был уверен, что ты с этим справился…

Эллери смотрел на фотокопию.

— Интересно, когда именно она это написала?

— Должно быть, после моего ухода, — отозвался Эштон. — Как вы помните, я пришел к ней незадолго до десяти и не заметил никаких признаков того, что Шейла что-то писала. Она плакала.

— Значит, она написала это в течение пятнадцати минут между вашим уходом и приходом убийцы, — пробормотал Эллери. Он пошарил в маленьком конверте. — А это что?

— Прочтите, — буркнул Дейн.

Эллери достал записку. Текст был написан карандашом большими печатными буквами на страничке с неровным краем, очевидно вырванной из дешевой записной книжки:

«МИСТЕР ДЕЙН МАККЕЛЛ, ПИСЬМО ШЕЙЛЫ ГРЕЙ НЕ БУДЕТ ПЕРЕДАНО ПОЛИЦИИ, ЕСЛИ ВЫ НЕМЕДЛЕННО ОТПРАВИТЕ БАНДЕРОЛЬЮ В ГЛАВНЫЙ ПОЧТАМТ ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ НА ИМЯ МИСТЕРА И.М. ИКСА СОТНЮ ДВАДЦАТИДОЛЛАРОВЫХ НЕПОМЕЧЕННЫХ КУПЮР. ПОСЛЕ ЭТОГО 15-ГО ЧИСЛА КАЖДОГО МЕСЯЦА ОТПРАВЛЯЙТЕ ПО ТОМУ ЖЕ АДРЕСУ ТЫСЯЧУ ДОЛЛАРОВ ДВАДЦАТИДОЛЛАРОВЫМИ НЕПОМЕЧЕННЫМИ КУПЮРАМИ. ИНАЧЕ ПОЛИЦИЯ ВСЕ УЗНАЕТ».

— Мистер И.М. Икс. Шутник, — заметил Эллери. — Должен признаться, я не порицаю вас за то, что вы не находите это забавным.

— Шантаж. — Дейн снова горько усмехнулся. — Что мне делать?

— То, что делал я, — спокойно сказал его отец.

— Что?

— Вы платили шантажисту, мистер Маккелл? — Эллери быстро отвернулся от деревьев, которые он разглядывал через окно.

— Я получил такое же письмо. Судя по тексту, бумаге и почерку, его отправил тот же автор вскоре после того, как я… ну, начал посещать мисс Грей. Знаю, что это было глупо. Но я не мог допустить скандала, поэтому платил две тысячи сразу и тысячу ежемесячно, чтобы газеты не вывалили в грязи мое имя и мою семью.

— Но ты продолжал с ней видеться, — медленно произнес Дейн.

— Едва ли я могу объяснить кому-нибудь, насколько важна была для меня Шейла. — Эштон говорил с трудом. — Как бы то ни было, я посылал этому грязному псу тысячу в месяц, пока не был арестован. Естественно, после этого он утратил надо мной власть, поэтому я перестал ему платить. С тех пор я не получал от него ни слова.

— У вас сохранились какие-нибудь из полученных писем?

— Я получил только одно — такое же, как это, мистер Квин, и сжег его.

Эллери задумался.

— Дейн, давайте пройдем все заново в свете новой информации. Вы ушли от Шейлы незадолго до десяти вечера. Вы оставили ее живой. Вы пришли в квартиру родителей только после полуночи. Отлично. Что вы делали эти два часа?

— Сначала прошелся пешком, чтобы остыть. Я был в ужасе из-за того, что едва не совершил. Я понимал, что чуть не убил Шейлу, поэтому убежал. Наконец я решил вернуться…

— Вы вернулись?! — воскликнул Эллери. Эштон и Джуди разинули рот от изумления.

— Выходит, я влип, а? — Дейн криво улыбнулся. — Да, я именно так и поступил. Я подумал, что должен объяснить ей, рассказать о моих приступах ярости и попросить прощения.

— Кто-нибудь вас видел?

— Вряд ли, но я не уверен.

— Продолжайте.

— Я поднялся на лифте в пентхаус и уже поднял руку, чтобы позвонить в дверь, но… не смог ни позвонить, ни постучать, ни воспользоваться своим ключом. Я боялся посмотреть ей в лицо.

Он умоляюще взглянул на Джуди, словно хотел заставить ее понять. Лицо девушки смягчилось.

— Слушайте внимательно, Дейн, — это может оказаться важным. Вы говорите, что прошлись пешком, потом вернулись в пентхаус. Сколько времени вы отсутствовали в доме?

— Боюсь, что точно не скажу… Пожалуй, минут пятнадцать.

— Значит, вы могли находиться у двери квартиры Шейлы в десять двадцать три, когда ее застрелили.

— Очевидно.

— Чтобы помочь вам, Дейн, мне нужны точные ответы. Вы слышали выстрел в квартире?

— Нет. Я бы это запомнил.

— Сомневаюсь, что выстрел мог быть слышен, мистер Квин, — сказал старший Маккелл. — Квартиры практически звуконепроницаемы.

— Дейн стоял у двери квартиры в пентхаусе приблизительно в то время, когда застрелили Шейлу… — пробормотал Эллери. — Вы понимаете, что это означает? По всей вероятности, вы стояли там, когда убийца был внутри. И вы ничего не видели и не слышали? Сколько времени вы там простояли?

Дейн покачал головой:

— Очень недолго. Я не мог ни позвонить, ни постучать, поэтому ушел. И я ничего не видел и не слышал.

— Куда вы пошли?

— Еще раз прогуляться.

— Кто-нибудь видел, как вы уходили? Вы не встретили никого из знакомых, Дейн? Скажем, в доме?

— Никого не припоминаю. Я шел как в тумане. Помню, что побывал в кинотеатре…

— Это уже что-то! — воскликнул его отец. — В каком кинотеатре, сынок?

— Не знаю. Где-то по соседству. Возможно, на Лексингтон-авеню.

— Как назывался фильм?

— Откуда мне знать? Говорю вам, я наполовину обезумел! — Дейн начал сердиться. — Помню, я смотрел какой-то цветной вестерн, но, когда началась стрельба и стали падать трупы, меня затошнило, я ушел и вернулся домой.

— У тебя остался обрывок билета, сынок?

— Я искал его во всех костюмах, но не нашел. Должно быть, я выбросил его. Кто сохраняет использованные билеты в кино?

— Все это не имеет никакого значения. — Эллери нахмурился. — Важно то, что Дейн был у двери пентхауса приблизительно во время убийства. Какая разница, куда он пошел потом?

Наступило молчание. Эллери начал тянуть себя за несуществующую бороду, его взгляд блуждал где-то далеко. Дейн, Эштон и Джуди сидели неподвижно. На улице загрохотал грузовик, и они вздрогнули. В коридоре звякнула тележка. Кто-то засмеялся. Вдалеке завыла полицейская сирена.

Наконец Эллери вернулся к реальности.

— Что было, то прошло, — медленно произнес он. — Какова теперешняя ситуация? Прежде всего, шантажист. Кто он? Нам известно о двух письмах с требованиями двух тысяч долларов немедленно и тысячи ежемесячно. В каждом указывалось, что выплата должна производиться двадцатидолларовыми купюрами. Каждое было написано большими печатными буквами — ваше тоже было написано карандашом, мистер Маккелл, — и в каждом использовался псевдоним И.М. Икс. Сходство слишком разительное, чтобы быть совпадением. Я согласен с вами, мистер Маккелл, что оба шантажирующих письма написаны одним автором. Значит, мы имеем дело с одним шантажистом. — На бледном после семи месяцев пребывания в помещении лице Эллери заиграл легкий румянец. — Возникает естественный вопрос: существует ли какая-то связь между убийцей и шантажистом?

— Мне это не приходило в голову, — задумчиво промолвила Джуди.

— Весьма вероятно, что связь существует. Власть шантажиста над Дейном основана на обладании оригиналом письма, которое Шейла написала перед своей гибелью.

Каким образом шантажист заполучил это письмо? Давайте попытаемся реконструировать то, что могло происходить в тот вечер.

Слушатели склонились вперед.

— Дейн и Шейла поссорились, — продолжал Эллери. — Он начал душить ее, но опомнился и выбежал из квартиры, оставив Шейлу живой. Через несколько минут туда пришли вы, мистер Маккелл. Мисс Грей спустя несколько минут попросила вас уйти, что вы и сделали. Это было в самом начале одиннадцатого. Мы можем считать фактом, что выстрел, который слышал по телефону полицейский в участке, был выстрелом, убившим Шейлу, — на обоих процессах это не подвергалось сомнению. Полицейский зафиксировал время выстрела — 10.23. Согласно отчету медэксперта, Шейла умерла мгновенно. Следовательно, она написала письмо о Дейне, предназначенное полиции, между началом одиннадцатого — временем вашего ухода, мистер Маккелл, — и двадцатью тремя минутами.

— Мы уже все это проходили, — нетерпеливо сказал Дейн.

— Нам может понадобиться проходить это еще много раз, прежде чем вы выберетесь из леса, Дейн, — сухо отозвался Эллери. — Пойдем дальше. Первые полицейские — патрульные на радиофицированном автомобиле — прибыли в пентхаус спустя несколько минут после рокового выстрела. С этого момента полиция присутствовала на месте преступления. Однако, несмотря на обыск, который, несомненно, был тщательным, письмо Шейлы не было найдено. Следовательно, его там уже не было — письмо изъяли до прибытия полиции. Поскольку оно оказалось в руках шантажиста, можно сделать вывод, что он нашел его, сфотографировал и все еще хранит у себя. Каким же образом шантажист мог найти письмо?

Эллери пожал плечами.

— Кто побывал в квартире после того, как Шейла закончила письмо, и до прибытия полиции? Ее убийца. Если мы не будем принимать во внимание теорию, что между уходом убийцы — который не мог произойти раньше двадцати трех минут одиннадцатого — и приходом полиции всего через несколько минут еще один человек — шантажист — появился в квартире, обыскал ее, нашел письмо Шейлы и ушел, не замеченный никем, включая полицию… если, как я сказал, мы не будем принимать во внимание эту притянутую за уши теорию, то возможен лишь один вывод: убийца и шантажист — одно и то же лицо. И если мы доберемся до таинственного мистера Икса, то поймаем убийцу Шейлы Грей. Эта работа слишком сложна для любителей. Нам понадобится профессиональная помощь — то есть моего отца.

— Вы не можете так поступить, мистер Квин! — воскликнула Джуди.

— Я согласен с Джуди. Это бы означало раскрытие содержания письма Шейлы. — Эштон Маккелл покачал головой. — И тогда мой сын увяз бы в деле по уши, мистер Квин.

— Я намерен сообщить отцу только то, что Дейна шантажируют, а не основание для шантажа, — сказал Эллери. — Предоставьте инспектора Ричарда Квина эксперту, ладно? Я знаю, как с ним обращаться, — у меня достаточно практики. Согласны? Дейн?

Дейн молчал. Потом махнул рукой:

— Я готов подчиняться всем вашим инструкциям, мистер Квин.

Джуди Уолш вышла из больницы в состоянии эйфории. Как, должно быть, страдал бедный Дейн! Как слепа и неразумна была она! Но теперь между ними все будет по-другому. Джуди не сомневалась, что ее любовь и сострадание помогут ему справиться с ужасной проблемой приступов ярости. Если понадобится, она убедит его обратиться к психиатру. А когда убийцу-шантажиста поймают, дело будет закрыто и Шейла Грей станет всего лишь неприятным воспоминанием, они обретут покой и будут жить счастливо…

— Значит, Дейна Маккелла шантажируют, — сказал инспектор Квин, — и я не должен задавать вопросы о причине. Это так, Эллери?

— Да, — кивнул его сын.

— Ну так забудь об этом. Я не покупаю котов в мешке — даже у тебя.

— Папа, разве я когда-нибудь направлял тебя по ложному следу?

— Тысячи раз.

— Назови хоть один.

— Пожалуйста. Например, когда…

— Не важно, — прервал Эллери. — На этот раз послушай меня, папа. Если бы я не вышел из строя, то даже не стал бы тебя беспокоить. Нужно всего лишь расставить ловушку для шантажиста.

— Чем именно Дейна шантажируют? — осведомился старый джентльмен.

— Этого я пока не могу тебе сказать.

— Разумеется, это связано с делом Грей?

— Повторяю, я не могу тебе сказать. Позже ты все узнаешь. Или ты больше не доверяешь мне?

— Сейчас я не доверяю даже себе, — мрачно произнес инспектор. — Окружной прокурор и я практически перестали разговаривать друг с другом. В жизни не сталкивался с подобным делом.

— Ты хочешь его раскрыть?

— Конечно, хочу!

— Тогда сделай это по-моему.

— Теперь ты меня шантажируешь!

— Верно, — весело сказал Эллери. — Значит, договорились? Ты поместишь своих людей на главном почтамте, поручив им наблюдать за окошком выдачи бандеролей. Почтовые власти согласятся сотрудничать. Они предупредят твоих людей, когда появится шантажист…

— А если они ошибутся? — угрюмо спросил старик. — Если город вчинит иск за необоснованный арест, и я окажусь козлом отпущения? Как я объясню, что произвел арест, не видя никаких доказательств того, что преступление имело место? Адресовать всех к тебе? Ничего не выйдет.

Но этим утром у Эллери на все был ответ. Один из множества охранников Маккелла, наблюдающих за складами, доками, фабриками и другими сооружениями, может следить за почтамтом вместе с полицейскими. Когда ловушка захлопнется, этот охранник произведет арест, а полицейские останутся в стороне. В случае сопротивления у них будет полное право вмешаться.

Инспектор Квин слушал молча. Его одолевало сильное искушение. Дело Грей причиняло ему головную боль с момента обнаружения трупа, а сейчас эта боль превратилась в постоянную мигрень. Если, как намекал Эллери, шантажист может оказаться убийцей Шейлы Грей, то Ричард Квин, возможно, даже получит благодарность от департамента.

В конце концов старик капитулировал, как и предвидел Эллери.

Поэтому на следующий день вестибюль почтамта за вокзалом Пенсильвания пестрел детективами в штатском из команды инспектора Квина, к которым присоединился охранник одного из предприятий Эштона Маккелла. Почтовое начальство согласилось сотрудничать. Бандероль, содержащая две тысячи долларов двадцатидолларовыми купюрами (помеченными, несмотря на инструкции «мистера И.М. Икса»), была приготовлена, отправлена, получена и готова к выдаче.

Ловушка с приманкой была расставлена, но она так и не захлопнулась.

Никто не пришел за посылкой.

Заметил ли шантажист поджидающих его полицейских, или его спугнула собственная нечистая совесть — ответить было невозможно, но западня у окна выдачи бандеролей осталась нетронутой.

Так прошло 28 декабря.

А утром 29-го…

Впрочем, фейерверк произошел накануне поздно вечером в палате Эллери Квина. Инспектор явился туда, когда время посещений давно истекло, красный от гнева и торжества.

— Плевать мне на ваши правила, — заверил он возмущенную ночную сестру, тыча ей в нос инспекторский значок. — И пусть никто из ваших Флоренс Найтингейл[55] не смеет нас прерывать, даже если вы услышите, как я душу вашего пациента, чего он полностью заслуживает! — И он забаррикадировал дверь спинкой стула.

Эллери читал в кровати.

— Папа? — Он уставился в темноту. — Вы поймали его?

— Слушай, сынок, — сказал инспектор Квин, придвигая себе стул и вырывая книгу у Эллери. — Сейчас я расскажу тебе, что я поймал. Боль в сердце и колики в животе — главным образом из-за тебя. Значит, ты не можешь сообщить мне повод для шантажа? Ну и не надо. Я и без тебя все знаю. Тебе должно быть стыдно скрывать такое от родного отца.

— Что значит этот спектакль? — оскорбленным тоном осведомился Эллери.

— Сейчас я тебе объясню, что он значит!

— Потише, папа. Это больница.

— Речь идет о твоем драгоценном Дейне Маккелле! Знаешь, что произошло этим вечером?

— То, что я безуспешно пытаюсь узнать.

— Произошло то, что мы в управлении получили спешной доставкой конверт с весьма интересным содержимым. Особенно любопытно письмо, адресованное полиции, которое Шейла Грей написала в тот вечер, когда ее прикончили. Как тебе это нравится?

— Никак.

— Ты все об этом знал, верно? И не сказал ни слова отцу, который расследует это чертово дело! Я должен был все узнать от анонимного дарителя.

— Папа…

— Не папкай! Я знаю, что ты хочешь сказать. Конверт прислал шантажист…

— А как он заполучил его содержимое?

— Не знаю и знать не хочу! Факт в том, что теперь оно у меня, и твои Маккеллы горько об этом пожалеют! Особенно этот недоделанный Гамлет, твой дружок Дейн!

— Умерь свой пыл, — посоветовал Эллери. — Ты уже не так молод. Объясни мне все членораздельно и по порядку.

— Охотно! — фыркнул старик. — Вот как мы себе это представляем. Прежде всего, шантажист, называющий себя И.М. Иксом, не появился у окошка выдачи бандеролей — очевидно, почуял ловушку. Он знает, что больше не может рассчитывать ни на один цент, поэтому посылает нам материалы для шантажа из мести, разочарования, злобы, не важно почему. Они ему больше не нужны, зато необходимы нам. Теперь мы впервые вооружены подлинным доказательством и вышли на правильный след. Мы ошибались насчет родителей, но на сей раз мы не ошибемся. Убийца Дейн. Третий Маккелл — тот, кто нам нужен. И суд над ним не закончится оправданием!

— Ты не все мне рассказал, — отозвался Эллери. — Что у тебя имеется, кроме письма Шейлы Грей? Как ты понимаешь, письмо свидетельствует, что Шейла была жива, когда Дейн ушел от нее…

— Оно свидетельствует о куда большем, сын мой. Но не будем пререкаться из-за пустяков. Подойдем к делу научно. Согласен?

— Да.

— Так вот, у нас есть надежный свидетель, который видел, как твой Дейн вернулся в пентхаус.

Эллери молчал.

— Никакой реакции? — ухмыльнулся старик. — Выходит, ты знал об этом тоже. Слава богу, я воспитал тебя никудышным лжецом, Эллери. Не понимаю. Утаивать такую информацию! Как ты узнал?

— Я не говорил, что узнал о чем-то.

— Выкладывай, сынок.

— Ладно. Мне рассказал сам Дейн. Стал бы он так делать, если бы ему было чего бояться?

— Конечно, стал бы, если сообразил, что это все равно выйдет наружу рано или поздно. Ну, раз ты знаешь это, то знаешь также, что он поднялся в пентхаус на лифте. Хочешь знать, в котором часу? Или уже знаешь? В десять девятнадцать вечера — за четыре минуты до того, как Шейла Грей получила пулю! Мой свидетель наблюдал, как лифт поднимается туда без остановки.

— Полагаю, это был портье?

— Ты верно полагаешь. Нам было нелегко вытянуть правду из этого Джона Лесли, но мы его раскололи. По какой-то непонятной мне причине он предан Маккеллам.

— Он сообщил тебе что-нибудь еще?

— Сообщил, что Дейн Маккелл посещал пентхаус регулярно. Твой дружок едва нас не одурачил. Зная, что его папаша путался с Шейлой, мы не подозревали, что сынок занимался тем же. Но этим вечером мы быстро все проверили и выяснили, что они уже давно появлялись вместе в разных местах. Вот тебе и мотив. У Дейна была связь с Шейлой, но связи этой дамочки долго не продолжались. Должно быть, она дала твоему Дейну от ворот поворот, ему это не понравилось, он начал ее душить, потом передумал, ушел, но примерно через полчаса вернулся и довершил работу револьвером, который его мамочка предусмотрительно зарядила боевыми патронами.

— А шантажист? — осведомился Эллери.

— Я все знаю о шантажисте. Ты скажешь, что он должен был находиться в пентхаусе примерно в то же самое время, чтобы наложить лапу на письмо. Согласен. Как насчет того, чтобы убрать слово «примерно»?

— Что ты имеешь в виду? — озадаченно спросил Эллери.

— То, что Дейн Маккелл прихватил письмо после того, как прикончил Шейлу. То, что вся история с шантажом — пыль, которую он пускал нам в глаза!

— Нет, — возразил Эллери. — Это было бы форменным идиотизмом. Ведь это означало бы, что Дейн прислал тебе оригинал письма. Что он хотел этим добиться? Собственного ареста за убийство, когда до того ты даже не подозревал его? Тебе придется придумать что-нибудь получше, папа.

— Может, он почувствовал, что у него петля сжимается на шее. Не знаю. Как бы то ни было, это его проблема, а не наша. У нас есть дело, и на сей раз мы не подкачаем.

Утром 29 декабря сержант Вели и безмолвный детектив Мэк, возглавляемые лично инспектором Квином, посетили квартиру Маккеллов, когда они завтракали. (Как Дейн подумал впоследствии, это всегда происходит за завтраком.)

— Неужели вы не знаете больше ни одной семьи в этом городе? — недовольно осведомился Эштон Маккелл. — Что на этот раз?

Инспектор Квин продемонстрировал в мрачной усмешке вставные зубы:

— У меня имеется ордер на арест Дейна Маккелла.