"Алехо Карпентьер. Концерт барокко " - читать интересную книгу автора

стихи пролога, то кричали во весь голос, изображая римских императоров,
сменяли тоги из простынь и занавесок на костюмы шутов и бискайцев, а музыка,
сопровождавшая эти интермедии, хотя и нравилась негру своей новизной,
Хозяина бесила фальшью и нестройностью.
О кухне нечего и говорить: при виде неизменных фрикаделей и мерланов
Хозяин вспоминал нежную мексиканскую рыбу, великолепную индейку под темным
соусом, благоухающую шоколадом, сдобренную жгучим перцем; при виде
ежедневной капусты, безвкусной фасоли и гороха негр воспевал прелесть
мясистого, сочного агвиата или луковиц маланги, приправленных уксусом,
петрушкой и чесноком, что подавались у него на родине к столу вместе с
лангустами, чье красноватое мясо было куда вкуснее говяжьего филе в этой
стране. Днем они заходили в таверны, где попадалось хорошее вино, а главное,
в книжные магазины, где Хозяин покупал старинные фолианты в красивых
переплетах, богословские трактаты, которые всегда служат к украшению
библиотеки, однако развлечься им так и не удавалось. Однажды вечером они
отправились к проституткам, в дом, где их встретила хозяйка - тучная,
курносая, кривоглазая, с заячьей губой; на шее у нее красовался зоб, лицо
было изрыто оспой, а широкий отвислый зад делал ее похожей на гигантскую
карлицу. Оркестр слепых музыкантов заиграл нечто вроде менуэта, и,
выкликаемые по именам, появились Филида, Клорида и Лусинда, одетые
пастушками, а вслед за ними Исидра и Каталана, которые наспех доедали
нехитрый ужин - хлеб с луком и оливковым маслом - и, передавая друг другу
бурдючок с вином, давились последними глотками. В эту ночь было изрядно
выпито, Хозяин рассказывал о своих приключениях в серебряных рудниках подле
Таско, а Филомено танцевал танцы своей страны, напевая в такт песню, в
которой говорилось о змеях с глазами ярче свечей и зубами острее булавок.
Дом был наглухо заперт, чтобы чужестранцы могли развлекаться без помехи, и
наступил уже полдень, когда оба они вернулись к себе в гостиницу после
веселого завтрака вместе с потаскушками. Но если Филомено только
облизывался, вспоминая о своем первом пиршественном наслаждении белой
плотью, то Хозяин, за которым увязывались нищие, стоило ему появиться на
улицах, где все уже приметили его шитую серебром шляпу, не переставал
сетовать на убожество этого хваленого города - разве мог он идти в
какое-нибудь сравнение с тем, что остался на другом берегу океана, - города,
где кабальеро его положения и достоинства вынужден якшаться с потаскухами
из-за невозможности найти порядочную женщину, которая откинула бы перед ним
полог своего алькова. Здешние ярмарки далеко уступали по красочности и
оживлению койоаканским; в лавках предлагали лишь весьма неприглядные товары
и ремесленные поделки, а мебель, если ее где и продавали, отличалась унылым
чинным стилем, чтобы не сказать - старомодностью, несмотря на хорошее дерево
и тисненую кожу; конные празднества были из рук вон плохи - всадникам не
хватало отваги, во время парада при открытии состязания они не умели ни
вести лошадь ровной иноходью, ни пустить ее во весь опор прямо на трибуну и
внезапно осадить в ту самую минуту, когда гибельный удар о помост кажется
неизбежным. Что же касается мистерий, разыгрываемых в уличных балаганах, то
они уж никуда не годились, смотреть тошно было на этих дьяволов с кривыми
рогами, безголосых Пилатов или изгрызенные мышами нимбы святых. Проходили
дни за днями, и Хозяин, не зная, что делать со своими деньгами, тяжко
затосковал. И такую тоску почувствовал он однажды утром, что решил сократить
пребывание в Мадриде и поскорее отправиться в Италию, куда приуроченные к