"Она умерла как леди" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 17

Стив засмеялся. Его смех приятно разбавил вечернюю тишину, внес нотку уюта.

– Люк, старина, вы же не думаете, что это имеет отношение к делу?

– Нет. Но, к примеру, не просила ли она вас написать ей рекомендацию для получения паспорта?

Стив выглядел удивленным, насколько это было возможно.

– Безусловно, нет. Кроме того, что тут неэтичного?

– Я имею в виду, на ее девичье имя мисс Маргарита Дюлейн.

– Но этого не могло быть, доктор Люк! – запротестовала Молли. – Разве вы не помните? Рита поссорилась с отцом до того, как познакомилась с Барри Салливаном. Я помню это, так как в тот день объявили о начале войны. Барри и я встретили вас и Уэйнрайтов возле вашей калитки, и я колебалась, прежде чем представить им Барри, так как знала о какой-то ссоре. Так давно Рита не могла нуждаться в фальшивом паспорте.

Все-таки я тупица! Конечно, это была правда, и я писал об этом в своем повествовании. Мое объяснение вначале позабавило Стива, но потом он снова стал серьезным. В саду становилось все темнее.

– Я категорически возражаю, – заявил Стив, подчеркивая каждое слово, – чтобы мой старый друг давал подобные показания. Помните: я еще вчера предупреждал вас об этом.

– Черт возьми, Стив, неужели никто не хочет, чтобы бедной Рите воздали должное?

Стив постучал пальцем по левой ладони:

– Если то, что вы утверждаете, правда – повторяю, если, – то я считаю, что эта женщина уже получила по заслугам. Она изменила своему мужу и собиралась его бросить. Она подорвала устои домашнего очага и семейной жизни, поэтому заслужила наказание, которое уготовило ей Провидение. Запомни это, Молли.

– Стив, мы оба достаточно стары, чтобы прекратить болтать вздор даже ради наших детей. Человеческую натуру не изменишь проповедями, иначе духовенство справилось бы с этим десять веков тому назад.

– Факт в том, – ответил он, – что она пыталась избежать ответственности и разрушила добропорядочную семью. Даже Джонсон признает…

– Кстати, что там с Джонсоном? – вмешалась Молли.

Хотя Стив казался раздосадованным тем, что его прервали, он не стал упрекать дочь.

– Джонсон протрезвел и раскаивается. Он говорит, что все всем прощает. – Стив фыркнул, очевидно не прощая Джонсону ничего. – Он даже прощает профессору Уэйнрайту газонокосилку, которую тот, по его словам, украл у него. Завтра утром его выпустят, оштрафовав на десять шиллингов. Больше я ничем не могу ему помочь.

– Бог с ним, с Джонсоном. Можете ли вы теперь честно утверждать, что это было самоубийство по сговору?

– Важно то, дружище, – ответил Стив. – что можно доказать. А полиция может доказать, что это самоубийство. Таким образом, юридически…

– К черту юридический аспект!

– О нет. Никогда так не говорите – это глупо. Факт в том, что эти двое не взяли бриллианты. Следовательно, они не намеревались бежать.

– А как же чемодан, найденный рыбаками и содержащий женскую одежду?

– Где доказательства, что одежда принадлежала Рите? – возразил Стив. – Если их нет, значит, она могла принадлежать кому угодно. И скажу вам еще кое-что. – Он пытался обследовать в сумерках свои ногти. – Если Рита собиралась бежать, чтобы начать новую жизнь, она бы не стала брать с собой одежду с метками «Р. У.» или любыми другими метками, а обзавелась бы новой, которую невозможно опознать. Поэтому я почти уверен, что никогда не удастся доказать, будто это ее одежда.

Я стиснул голову руками.

– Я говорю «Рита», – добавил Стив, – но, конечно, имею в виду «миссис Уэйнрайт».

– Однако вам не хочется рассказать мне, почему вы поссорились?

Стив колебался.

– Ну, в общем, я не возражаю. Она просила меня продать для нее бриллианты. Я отказался, и у нас вышел конфликт.

– А почему вы отказались?

– Во-первых, я не комиссионер. Во-вторых, подаренные мужем бриллианты, согласно юридической этике, считаются общей собственностью супругов, как объединенный банковский счет. Я сказал, что могу попытаться осуществить продажу, если получу указания профессора Уэйнрайта. К сожалению, она вышла из себя и запретила мне даже намекать ему об этом. Слово за слово, и… – Стив пожал плечами.

– Но это было до того, как она встретила Салливана?

– Задолго до того. Полагаю, мистер Уэйнрайт слегка урезал ей содержание из-за стесненных обстоятельств. – Словно подведя итог, Стив хлопнул себя по колену, встал и повернулся к Молли: – Нам пора идти, молодая леди. Хочу только предупредить вас, Люк: никаких опрометчивых заявлений на завтрашнем дознании.

Мы зашагали по дорожке между высокими голубыми дельфиниумами, с камнями по обеим сторонам, выкрашенными в белый цвет, так что их можно было видеть даже при затемнении. Я и Белл шли к задней двери – девушка внезапно побежала вперед. Молли и Стив направлялись к калитке, но Молли неожиданно вернулась.

Время затемнения еще не наступило, и незанавешенные окна буфетной, где миссис Харпинг сервировала обед, были ярко освещены, позволяя мне видеть голубые глаза Молли, сияющие, как у Белл, и ее белые зубы в полуоткрытом рту.

– Доктор Люк, вы говорили о человеческой натуре…

– Ну?

– Если человеческая натура подсказывала бы вам что-то сделать, но против этого возражали бы воспитание и традиции, вы бы сделали это?

– Речь идет о чем-то, что впоследствии тяготило бы вашу совесть?

– Нет!

– Тогда повинуйтесь подсказке человеческой натуры.

– Спасибо. Думаю, я так и поступлю. – И Молли побежала вслед за отцом.

Обед этим вечером проходил тягостно. Я ничего не говорил Тому о моих планах на завтрашний день, так как его хватил бы удар, и покорно выслушал лекцию по поводу пропущенного мною чая. Белл я заранее предупредил, чтобы она помалкивала.

Не знаю, смог ли я убедить читателя, что очень горжусь своим сыном, хотя о таких вещах не принято говорить и даже писать о них кажется дурным вкусом. Эти дни Том работал даже не за пятерых, а за десятерых. Сейчас Том был поглощен интересным, хотя и не смертельным случаем отравления карболовой кислотой в Элм-Хилле, и я был предоставлен собственным мыслям, покуда он описывал Белл все подробности в твердой уверенности, что тема ее безумно увлекает.

– Прежде всего, – говорил Том, кладя себе на тарелку пирог с мясом и почками, – нужно промыть желудок теплой водой.

– О, Том!

– Да. С раствором сульфата магния или, если предпочитаешь, засахаренным лимоном.

– Лично я всегда предпочту засахаренный лимон, – сказала Белл. – Но пусть это на тебя не влияет.

– В комбинации с фенолом это создает безвредный эфир-сульфонат, поэтому… Слушай, поросенок, ведь ты ни черта об этом не знаешь.

– Какое у нас чувство юмора! Возьми эту солонку и запихни ее себе в глотку.

При этом Белл наблюдала за мной.

«Как, во имя Сатаны, доказать, что Рита и Салливан были убиты? Как сделать это до десяти утра?»

– Папа, ты ничего не ешь!

– Я не голоден, Том.

– Но ты должен поесть! Даже в тюрьме ты питался бы лучше, чем в эти дни!

– Оставь его в покое, Том!

«Как это доказать? Как? Как? Как?»

– Пожалуй, если ты не возражаешь, я не останусь на десерт. Прошу меня извинить.

Я встал и вышел из-за стола. Закрывая дверь столовой, я бросил взгляд на них – Тома, массивного и веснушчатого, с мешками под глазами, и Белл с глянцевыми локонами и алыми ногтями, сидящих под стеклянной люстрой, которая висит над этим столом более тридцати лет.

Миссис Харпинг вышла из кухни с протестами, и боюсь, что я огрызнулся на нее. Войдя в гостиную, я послушал удручающие новости и выключил радио. Это напомнило мне об Алеке, лежащем в «Мон Репо».

После этого я погасил свет в холле, открыл входную дверь и выглянул наружу. Над угольно-черной деревней ярко светила луна, отражаясь в оконных стеклах. Из «Кареты и лошадей» с другой стороны дороги доносились звуки веселья. Кто-то шел по дороге, топая ногами и насвистывая «За радугой».[37] Мы все насвистывали «За радугой» этим летом – возможно, самым трагическим летом в нашей истории.

Я заметил, что оставил машину на улице, но не стал отводить ее в гараж. Не желая ничьей компании, я поднялся к себе в спальню, закрыл дверь и включил свет.

Все здесь было знакомым – старое моррисовское кресло[38] и портрет Лоры, матери Тома, над кроватью. Том и Белл слушали внизу по радио «Если бы ты была единственной девушкой в мире».

На полках стояли знакомые книги, но этим вечером я к ним даже не прикоснулся. Раздевшись, я облачился в ночную рубашку, халат и шлепанцы.

«Люк Кроксли, – обратился ко мне внутренний голос, – ты должен покончить с этой нелепой ситуацией».

«Вот как? И каким же образом?»

«Руководствуясь имеющимися фактами, определить, как эти двое умудрились исчезнуть на краю утеса, словно мыльные пузыри, и как они были убиты».

«Едва ли я смогу это сделать, когда сам сэр Генри Мерривейл признается в собственном бессилии».

«Так или иначе, это должно быть сделано, – твердил голос. – Начни с бесспорных фактов…»

Опустившись в моррисовское кресло, я набил разрешенную мне раз в день трубку и закурил. Когда она погасла, я снова набил и зажег ее, чувствуя вину и в то же время бодрящее ощущение свободы.

Том поднялся к себе в начале двенадцатого. Я боялся, что он обратит внимание на количество дыма в комнате, но он лишь через дверь пожелал мне доброй ночи. Спустя несколько минут в дверь постучала Белл и вошла, неся чашку на блюдце.

– Я приготовила вам горячий овальтин,[39] док, – сказала она. – Обещаете выпить его перед сном?

– Да, если вы настаиваете.

– Но вы должны выпить его прежде, чем он остынет.

– Хорошо, обещаю.

Она поставила чашку на столик возле кресла.

– Слушайте, док, карты выпали против вас. Почему бы не сдаться? Скажите завтра то, что они от вас хотят.

– Пожалуйста, ложитесь спать!

– Ладно, старичок. Между прочим, как насчет нашей подружки Молли Грейндж?

– А она тут при чем?

– Думаю, вы заметили, что она по уши влюблена в Пола Феррарса?

– Конечно заметил.

– Ну, – вздохнула Белл, – надеюсь, ей больше повезет с ее дружками, чем мне с моими. Доброй ночи.

Она вышла, хотя, похоже, собиралась сказать что-то еще. Белл, несомненно, нуждалась в утешении, но я был настолько эгоистичен, что выпроводил ее.

Как вы догадываетесь, я дал овальтину остыть. Закурив очередную трубку, я позволил фактам развертываться передо мной как на экране, покуда часы продолжали тикать в тишине.

Начав с бунгало и мерцающей тропинки к Прыжку Влюбленных, я мысленно отправился по долинам, утесам, водам и пещерам к Эксмуру и дороге на Бейкерс-Бридж, после чего вернулся к бунгало и его обитателям. Закрыв глаза, я представлял себе следы ног сначала дождливым вечером, потом при солнечном свете. Я думал об Алеке, Рите, Салливане, Феррарсе, Молли, Стиве, Джонсоне и Белл…

Хотя многие события, происшедшие в «Мон Репо» в субботу вечером, были объяснены, остальные не были затронуты в реконструкции, осуществленной сегодня Г. М. Эти факты казались не только загадочными, но и бессмысленными.

Например, перерезанные телефонные провода и вылитый из автомобилей бензин. Зачем убийце это понадобилось?

Это должно быть частью его плана, если только не было проделано Джонсоном. Г. М. подчеркнул это вчера. Таким образом убийца ничего не приобретал. Это не могло предотвратить раскрытие преступления. Любой посторонний рисковал, прокрадываясь в дом, перерезая провода и засовывая их в коробку. Обрыв связи с внешним миром мог всего лишь задержать прибытие полиции, пока не…

Часы в холле пробили половину первого.

Я осторожно положил трубку в стеклянную пепельницу, так как моя рука дрожала.

Ибо я наконец нашел объяснение всему.