"Адольфо Касарес. Дневник войны со свиньями " - читать интересную книгу автора

Джими.
- Само собой, - согласился Аревало. - Из осторожности.
Видаль недоверчиво посмотрел на него.
- Все же лучше, чтобы тебя не схватили неожиданно, - пояснил свою мысль
Джими.
- Фу ты, Господи! - пробормотал Видаль. - Голова болит. Есть у
кого-нибудь аспирин?
- Наверно, в комнате Нестора найдется, - сказал Рей, поднимаясь.
- Нет, нет, - остановил его Джими. - Его таблетки могут принести
несчастье. Вы обратили внимание на юнцов? Они то и дело выглядывают наружу.
- Как будто нервничают, - сказал Данте.
- Да нет, просто им скучно, - возразил Аревало.
"Это я нервничаю", - подумал Видаль. У него болела голова, от запаха
керосина с эвкалиптом становилось нехорошо. "Ноги просто ледяные", - сказал
он себе. Чтобы уберечь его от несчастья, Джими лишает его аспирина,
принадлежавшего покойному. Ну понятно, у Джими голова не болит. Видалю
ужасно захотелось уйти отсюда, побыть одному, подышать ночным воздухом,
пройти пешком несколько кварталов. "Только чтобы меня не спрашивали, куда я
иду. Только чтобы никто меня не сопровождал". Большерукий господин и другой,
остролицый (Видалю сказали, что у обоих фамилия Куэнка), опять подошли к их
группе. Видаль встал... Друзья посмотрели ему вслед, но ничего не спросили -
наверняка сочли достаточным поводом присутствие незнакомых людей.
На улице стало темно. "Темнее, чем было совсем недавно, - сказал себе
Видаль. - Кто-то ради забавы разбил фонари. Или готовят засаду". Глядя с
опаской на ряды деревьев, он рассудил, что за ближайшими стволами как будто
никто не прячется, а уж за третьим и четвертым мрак совершенно
непроницаемый. Если он пойдет дальше, то рискует подвергнуться нападению,
которое, хотя и предвиденное, произойдет неожиданно. Он уже хотел вернуться,
но отчаяние и какое-то безволие охватили его. Вспомнив Нестора, он
простонал: "Пока человек живет, он беспечен, он ни о чем не думает". Но если
на все реагировать, если пробудиться от этой беспечности, он станет думать о
Несторе, о смерти, об исчезнувших людях и вещах, о себе самом, о старости.
"Да, свобода - источник великой печали", - подумал он. Тем временем он шагал
по середине мостовой - во всяком случае, так его не застанут врасплох. Вдруг
ему показалось, что впереди, совсем близко, чернеет что-то, выделяющееся в
ночном мраке как еще более темное пятно. "Танк, - подумал он. - Нет, скорее
грузовик". Внезапно очень близко вспыхнули фары. Видаль не отвернулся, даже,
кажется, не закрыл глаза - бесстрашно вскинув лицо, он смотрел на свет.
Ослепленный этим снопом ярко-белого света, он ощутил странное ликование,
словно бы возможность столь светозарной гибели воодушевила его, как победа.
Так постоял он несколько секунд, завороженный снопом белого света, не в
силах ни думать о чем-то другом, ни вспоминать. Но вот огни отодвинулись
куда-то, и в очерченных ими кругах обозначились стволы деревьев и фасады
домов. Он видел, как удаляется грузовик, заполненный молчаливыми людьми,
сгрудившимися у красных бортов с белыми узорами. Видаль не без гордости
отметил: "Наверно, если бы я пустился наутек как заяц, они бы на меня
напали. Наверно, они не ожидали, что я буду смело стоять". Ночной прохладный
воздух да еще внутреннее удовлетворение так приободрили его, что он даже
забыл о головной боли. В мозгу мелькнула как бы военная сводка: "Когда
противник был отброшен, я завладел полем боя". Слегка устыдившись, он