"Заложники страсти" - читать интересную книгу автора (Лэнган Рут)

Глава третья

Диллон расхаживал по гостиной. Слышно было, как в соседней комнате спорили его братья. Неожиданно дверь их спальни распахнулась, и в гостиную вошел Шо, неся целую охапку постельного белья.

– Что ты делаешь? – спросил Диллон.

– Саттон приказал мне убираться из спальни. Я лягу здесь, возле камина.

– Но почему?

Шо пожал плечами, уставившись в пол.

– Тебе придется самому спросить его об этом. Ворвавшись в спальню, Диллон поинтересовался:

– Что за блажь взбрела тебе в голову? Почему ты выгнал из комнаты своего брата?

– Эта плутовка, Верда, предложила согреть мне постель. – Саттон, ополоснув лицо и грудь водой из таза, вытерся льняным полотенцем.

Глаза Диллона сузились.

– И ты согласился?

Саттон вспыхнул. С отроческих лет женщины были его величайшей слабостью. В монастыре он частенько опаздывал из-за этого на вечерню и, оправдываясь перед отцом Ансельмом, всю вину сваливал на прекрасный пол: дескать, женщины сами вешаются ему на шею. Такой уж он неотразимый.

– Но она же в меня влюбилась по уши. Весь вечер следила за тем, чтобы кружка моя не оставалась пустой. И отрезала мне кусочки мяса повкуснее со своего подноса.

– Эта плутовка сделала бы то же самое и для дворового пса, имейся у него кровать, которую он мог бы разделить с ней. – Диллон ринулся назад, в гостиную, подобрал с пола постель и швырнул ее в открытую дверь.

– Но она же сказала, что ей нравится моя наружность.

Диллон встал на пороге комнаты, широко расставив ноги и опершись руками о бедра.

– И из-за этой пошлой лести ты готов допустить, чтобы наши жизни оказались в опасности?

Саттон был потрясен.

– Ты думаешь, эта девчонка может повредить нам?

– Маленький кинжал, точно нацеленный рукой девчонки, – вот и все, что нужно для того, чтобы оборвать твою жизнь, пока ты будешь мирно спать возле нее, Саттон. Неужели эта девка стоит такого риска?

Его брат провел рукой по волосам, затем отвернулся.

– Я… ни о чем таком не думал. Я просто… заглянул ей за корсаж и…

– То же самое сделал каждый мужчина, находившийся в зале, – со вздохом ответил Диллон. – Она отлично все продумала. Девчонка смазлива и умеет пользоваться этим. – Диллон улыбнулся. – Но помни, брат, мы здесь не для того, чтобы развлекаться. Мы представляем наших соотечественников. Каждый англичанин, с которым мы встретимся, будет судить обо всех шотландцах по нашему поведению.

Саттон слегка расслабился. Хотя темперамент Диллона и вошел в поговорку, старший брат научился, ценой многолетних усилий, сдерживать свой гнев, превращая его в шутку.

– Прости меня. – Саттон покачал головой. – Даю тебе слово, Диллон: когда сегодня ночью служаночка постучится ко мне, моя дверь будет на запоре. – Он протянул брату руку.

Диллон одобрительно кивнул и пересек комнату, принимая рукопожатие брата.

– А сейчас, Диллон, расскажи нам, что ты думаешь об этих англичанах, – попросил Шо, начиная торопливо стелить себе постель. Он был рад, что старший брат посчитал необходимым вмешаться. Шо нелегко мирился с тем, как легкомысленно относится к женщинам его брат-близнец, тем более что для себя он выбрал обет безбрачия.

Диллон наполнил кубок элем из высокой бутыли и уселся поближе к огню.

– Лорд Алек Уолтем кажется мне достойным и честным человеком. Король сделал правильный выбор. Именно наш хозяин будет задавать тон переговорам, которые должны начаться завтра утром. С другой стороны, Джордж Годвин, герцог Эссекский, явно недоволен этой встречей. Думаю, он сделает все возможное, чтобы мирные переговоры поскорее закончились провалом.

– Ты бросишь ему вызов? – Да.

– Но как?

Голос Диллона оставался таким ровным и спокойным, словно они разговаривали о погоде. Но братья расслышали угрозу, таившуюся в его ответе:

– Это будет зависеть от Эссекса, посмотрим, как он поведет себя.

– А что ты скажешь об этом старике, который ходит с палкой?

– Лорд Джон Форест – личный советник короля… Этого раскусить труднее. Кажется, он очень осторожный человек, из тех, что принимают решение только после того, как будут выставлены и обговорены все условия.

– А как тебе эти Блэйкли, отец и сын? – спросил Шо.

Рука Диллона невольно сильнее сжала кубок.

– Лорд Джеймс Блэйкли очень проницателен. Он воин. Эти два качества делают его крайне опасным противником. Он умеет тщательно скрывать свои истинные чувства, пока не окажется на поле битвы. Но вот что я думаю: как воин он ничего не выиграет от мира, который восторжествует между двумя нашими странами.

– Его сын, Элджер, тоже воин, – напомнил Шо.

– Да. Но он слишком ослеплен собой и… своим сердцем – это видно по блеску его глаз.

Шо улыбнулся.

– Я видел, как он неотрывно следил за тобой и леди Леонорой на протяжении всего вечера. Бедный дурень влюблен.

– Вот только во что? – хихикнул Саттон. – В саму леди или в ее приданое? Судя по владениям ее отца, оно немаленькое.

– Это уж не наше дело, – пожал плечами Диллон. – Достаточно знать, что Элджер Блэйкли готов на все, лишь бы угодить леди. А она – преданная дочь. К нам она не питает приязни, но будет очень стараться, чтобы ее отец успешно выполнил миссию, возложенную на них королем.

– А епископ? – спросил Саттон.

Диллон бросил взгляд на Шо, принесшего обет Церкви.

– Не хотелось бы говорить о нем с неуважением, но епископ Йоркский, хотя и является служителем Господа, кажется мне всего лишь марионеткой. Жизнь при дворе, проведенная им в довольстве и удобстве, ослепила его до того, что он перестал различать добро и зло. Мне думается, он забудет о долге и морали и пойдет туда, куда его увлекут другие.

– Тогда есть ли у нас шансы на успех? – поинтересовался Шо, забираясь под одеяла. – Ведь из всех англичан на нашей стороне лишь лорд Алек Уолтем.

– Мы – шотландские воины, присланные сюда Робертом Брюсом по приглашению короля Англии, – ответил Диллон, поставив пустой кубок на стол и подходя к двери. Оба его брата уже улеглись. Они были утомлены трудным путешествием, а от обилия еды и эля, поглощенного за вечерней трапезой, глаза их закрывались сами собой, напоминая о необходимости выспаться. – Всю нашу жизнь мы уступаем англичанам в числе. Но мы всегда ясно видим свою цель. – Он заговорил тише: – Если у посланников короля Эдуарда цель такая же, мы вернемся в Шотландию с надеждой на то, что хрупкий мир между нашими странами все-таки возможен.

– Да. – Саттон с трудом подавил зевок, а Шо уже крепко спал. – Что ж, завтра мы узнаем конец этой сказки.

Диллон улыбнулся и прикрыл дверь, желая братьям добрых снов. Хотя было довольно поздно, спать ему совсем не хотелось. Задержавшись у камина, он принялся раздумывать о людях, с которыми ему придется иметь дело.

Всю свою жизнь он люто ненавидел все английское. Он притронулся пальцем к тонкому шраму, что тянулся от виска до подбородка. Эта ненависть согревала ему кровь холодными зимами, превратив его в одного из самых неустрашимых воинов во всей Шотландии.

А теперь судьба распорядилась иначе: именно ему поручено вести мирные переговоры. Сначала весть об этом заставила его почувствовать себя так, словно в горле его застрял камень. Но потом, призвав на помощь свой разум, он сумел проглотить эту горечь, скрыв ее в глубине души, и даже смирился с ней. Мир. Пусть жажда отомстить за убийство отца, матери и всего клана все еще жжет его сердце, он все же попытается ради своих младших братьев и сестры, ради всех еще не родившихся поколений клана Кэмпбеллов заставить голос ненависти умолкнуть.

Утром мы узнаем конец этой сказки. Если англичане настроены действовать по справедливости, он поступит так же.

Чувствуя смутное беспокойство, Диллон набросил на плечи плащ и вышел из комнаты. Прогулка по саду – вот что поможет ему остудить разгоряченную голову и уснуть.

Леонора сидела на каменной скамье, прислушиваясь к звукам ночи. Слышно было, как жужжали и гудели насекомые. Вскрикнула какая-то ночная птица, скользнувшая темной тенью.

Подняв взор к звездам, она почувствовала, тоску: как обычно в трудные минуты, ей не хватало матери. Уж эта добрая женщина, верно, знала бы, что сказать, приветствуя незнакомцев так, чтобы они почувствовали себя долгожданными гостями. Она могла бы дать мудрый совет мужу, который все расхаживает и расхаживает в своей комнате – Леонора слышала шаги отца перед тем, как незаметно выбралась в сад. Девушка покусала губы. Мама бы непременно знала, как сгладить напряжение между гостями, враждебно настроенными друг к другу. И, что важнее всего: она непременно сумела бы развеять страхи своей дочери.

Страх. Да. Страх – и что-то еще. Что-то в этом дикаре, Диллоне Кэмпбелле, беспокоит ее. Но что? Даже в Вестминстере, где Леоноре не раз приходилось сталкиваться и с членами королевской семьи, и со знатными дворянами и даже пикироваться с ними, ей еще никогда не бывало так не по себе. По крайней мере, при дворе всех выручал этикет. Но здесь, в обществе этого горца, она не представляла, чем руководствоваться.

Услышав чьи-то шаги, она встала, ожидая увидеть одного из стражников. Вместо этого она оказалась лицом к лицу с мужчиной, только что занимавшим все ее мысли.

Она поднесла руку к горлу.

– Вы… вы испугали меня.

Диллон уставился на фигуру в плаще с капюшоном, почти сливавшуюся с утопающими в густой тени кустами и деревьями.

– Простите меня, миледи. Я ожидал, что в такой час в саду никого не будет. – Он огляделся. – А вам здесь ничто не угрожает?

Ее оскорбил такой вопрос.

– Вы спрашиваете, не угрожает ли мне что-нибудь в замке моего отца? Уверяю вас, навряд ли кто-то решится навлечь на себя гнев сотни часовых, стоящих на страже.

– Часовые отдали должное вину, миледи, и сейчас они крепко спят. Если бы кто-то стал угрожать вам, вы оказались бы совершенно беспомощной и были бы вынуждены защищаться в одиночку.

Глаза ее сузились.

– Почему вы пытаетесь запугать меня, говоря о несуществующей опасности? Или так положено вести себя с дамами в вашей стране?

Он нетерпеливо вздохнул. Эта женщина оказалась столь же несносной, как и прочие ее соотечественники.

– Я вовсе не собирался пугать вас, миледи. Просто в моей стране дамы давно уже не чувствуют себя в безопасности, даже в пределах укрепленных замков.

– И почему же, сэр? Разве ваши мужчины стали столь развращенными, что нападают даже на беспомощных женщин?

Голос его прозвучал низко, выдавая гнев:

– Они опасаются не наших мужчин, а ваших, миледи.

Он сделал движение, намереваясь пройти мимо нее, но тут она протянула руку, схватив его за рукав плаща. Она научит этого дикаря хорошим манерам, пока он находится под одной крышей с настоящими джентльменами.

– И вы посмеете обвинить благородных англичан в нападении на беспомощных женщин?

Не говоря ни слова, он посмотрел вниз, на удерживающую его руку. Почти тут же она отдернула ее. Выражение его глаз заставило ее отступить на шаг.

– Да. Так же как и на беспомощных детей.

Если бы она не была так разгневана, она поняла бы, что горец – его выдавал усилившийся акцент – с трудом сдерживает ярость. Но ее собственный темперамент заставил девушку забыть о здравом смысле.

– Вы заходите слишком далеко, сэр. Реакция Леоноры была столь неожиданной, что даже сама она была ошеломлена: рука ее, описав широкий полукруг, резко хлестнула горца по щеке.

Очень медленно он протянул руку. Несколько мгновений она заворожено наблюдала за его движением, пока ладонь Диллона не сомкнулась на ее запястье. Сила. Никогда не доводилось ей сталкиваться с такой силой. Леонора чувствовала, как гнев пульсирует в его теле, в то время как пальцы его впивались в ее руку. Хотя девушка не на шутку испугалась его ярости, она все же не собиралась извиняться или опускать взгляд.

– Мне больно.

Он крепче сжал ее руку, притягивая девушку ближе к себе, пока она не ощутила его обжигающее дыхание на своем виске.

– Вы не знаете, что такое настоящая боль, миледи. – Он кивнул, указывая на факелы, горевшие по обе стороны от дверей замка. – Всю свою жизнь вы как должное принимаете роскошь и безопасность, тогда как мой народ вынужден жить в вечном страхе перед очередным нападением ненавистных английских захватчиков.

Вызывающе вздернув подбородок, она ответила:

– Если вы смеете поднимать на меня руку, вы ничуть не лучше тех, кого обвиняете.

– Я не поднимаю руку на женщин. Так поступают только англичане. – Он отпустил ее запястье, словно ему было противно прикасаться к ней.

Растирая кожу, на которой выступили синяки, она отвернулась, страстно желая поскорее оказаться в полной безопасности, в замке.

– Никогда еще в саду моего отца со мной не обходились так жестоко.

– Жестоко? – шепотом переспросил он, словно ярость душила его.

Вдруг он грубо схватил ее, заставив повернуться лицом к нему. Она попыталась вырваться, но он только крепче сжал ее плечи.

– Миледи, если бы я хотел жестоко обойтись с вами, вы бы уже давно лежали мертвой у моих ног.

Гнев вновь заставил ее забыть о всякой осторожности, и Леонора дерзко ответила:

– Герцог Эссекский оказался прав. Вы всего лишь грязный, неотесанный дикарь в обносках, которому не место среди людей благородного происхождения.

Она увидела, как темная молния опасно сверкнула в его взгляде. Пальцы его рук продолжали все сильнее сжимать ее плечи, пока она не вскрикнула от боли, но он, похоже, ничего не слышал.

– Так я дикарь, вот как? – Притянув ее совсем близко к себе, он прошептал: – Тогда вам не мешает получше узнать, что это такое.

Она сознавала, что заставила его потерять самообладание и что он себя уже не контролирует.

Страх мурашками пробежал по ее спине, когда он привлек ее к себе.

Она застыла. Господь Всемилостивый, он сейчас совершит над ней насилие. Сердце девушки бешено стучало в груди. Пульс учащенно бился. Неожиданно она почувствовала легкое головокружение, и дыхание ее замерло.

Он наклонил голову.

– Никогда не приглашайте в свой сад драконов, миледи.

Его губы скользнули по волосам на ее виске, затем защекотали щеку. Нежданно для себя он почувствовал потрясение: никогда еще не притрагивался он к столь нежной коже.

– Да, дракон – вот вы кто. Но я не приглашала вас, сэр. Вы здесь незваный гость. – Она окаменела в его объятиях. Его губы были сейчас всего в нескольких дюймах от ее губ, дразня и соблазняя ее. Сердце Леоноры билось, кажется, в самом горле, угрожая задушить ее. Она была напугана, но одновременно испытывала и странное, неведомое доселе возбуждение. Она чувствовала себя так, словно стояла на самом краю бездонной пропасти. Еще один шаг, еще одно незаметное движение – и она стремительно полетит вниз.

Диллон ослабил хватку на ее плечах. Заглядывая сверху вниз в ее глаза, он мог прочитать там робость неведения. И настоящий страх. И что-то еще. Вызов. Хотя девушка и боялась его, она не собиралась сдаваться. Он вдруг понял, что бессознательно откликается на эту ее внутреннюю силу. Несмотря на свою юность и целомудрие, перед ним стоит женщина, которая станет достойной подругой любому мужчине. Он ощущал, что чувственность почти переполняет ее. Чувственность, о которой сама она, кажется, даже и не догадывается.

Здравый смысл приказывал ему отпустить ее и уйти прочь, оставив в полном одиночестве, в каковом она пребывала до его прихода. Но тут он увидел, как англичанка вызывающе вздернула подбородок, намереваясь дать ему отпор. Взгляд его вернулся к ее губам. Еще одно движение – и он сможет ощутить вкус этих губ.

Он заколебался, на мгновение, задумавшись о том, сможет ли укротить свое желание. Затем, выругавшись сквозь зубы, он склонился к ней. Этот высокомерно вздернутый подбородок, этот надменный рот – все было слишком сильным искушением.

Губы его сомкнулись на ее губах, заставив все ее существо затрепетать от неожиданности. Мгновение назад она дрожала от свежего ночного воздуха, а сейчас почувствовала себя объятой языками пламени.

Он намеревался наказать ее поцелуем жестоким, причиняющим боль. Но едва только его губы нашли ее рот, он забыл о своем намерении.

Господь Всемогущий. Ее губы были теплыми, и мягкими, и… дрожащими. Он сразу понял, что это ее первый поцелуй, для начала, пожалуй, слишком знойный.

Диллон поднял голову и отступил на шаг назад.

– Миледи, – промолвил он недовольным тоном, сам, поражаясь, как трудно ему заговорить.

Она открыла глаза, удивленно глядя на него снизу вверх.

– Как же так вышло, что вас еще никогда не целовал мужчина?

Она поморгала, чувствуя себя униженной оттого, что он посмел задать ей подобный вопрос.

– Вы не мужчина. Вы дикарь и… Его губы дрогнули в улыбке.

– А вы еще прелестнее, когда сердитесь. – Он снова привлек ее к себе и припал к ее губам. От нее исходил аромат роз и еще чего-то неуловимого, что смутно помнилось ему с детства и вызвало в нем прилив нежности к девушке, удививший его самого. Несмотря на еще не остывший гнев, поцелуй его стал мягче, когда его губы опять заскользили по ее губам с нежной настойчивостью.

Леонора приготовилась к самому худшему. Глаза ее были крепко зажмурены, а руки сжались в кулачки, которые она держала на уровне груди – барьером между собой и насильником.

Она бы выдержала нападение – это бы только подогрело ее ненависть к этому негодяю. Но девушка оказалась совершенно беззащитной перед его внезапной нежностью.

Леонора частенько раздумывала: что испытываешь, когда тебя целует мужчина? Не какой-нибудь из разряженных придворных павлинов, что норовили облапить ее, а настоящий, сильный, отважный мужчина, который заставит ее кровь воспламениться, а колени задрожать? Будут ли ее глаза открыты или закрыты? Не столкнутся ли они носами? Сможет ли она дышать, или ей придется сдерживать дыхание, пока она совсем не задохнется?

Сейчас ей уже не надо обо всем этом раздумывать. Губы его были такими ласковыми, и он покрывал ее лицо легкими, словно пух, поцелуями. Жар растекался по ее телу от мужских рук, удерживавших ее за плечи, от губ, не отрывавшихся от ее рта, и устремлялся прямо в кровь, которая пульсировала по жилкам, словно жидкий огонь.

Она вдыхала его мускусный аромат. Вдруг он слегка повернул голову – теперь их лица оказались в таком положении, что не соприкасались носами. Она была и удивлена и довольна, поняв, как точно контуры его угловатого и твердого тела подходят к плавным и мягким очертаниям ее фигуры.

Против воли кулаки девушки разжались, а пальцы зарылись в его плащ. Легкий вздох невольно сорвался с ее губ, и она отдалась чувственному наслаждению минуты.

Его губы были теплыми, твердыми и умелыми, он явно был не новичком в столь сладком времяпрепровождении.

Она же не знала, как защититься от новых ощущений, пронзавших ее. Ощущений столь неведомых, столь пугающих, что она задрожала перед их натиском.

Он крепче сжал ее плечи, еще ближе привлекая к себе. Она лишь тихо ахнула, когда язык его, очертив контуры ее губ, вдруг метнулся дальше. Ее руки сомкнулись на его спине, и она почувствовала жар его тела, проступавший сквозь плащ.

Подняв голову, Диллон пристально посмотрел на девушку, которую держал в своих объятиях. Она была очаровательной, а ее губы – очень соблазнительными. Глаза ее, широко открытые, светящиеся, казались слишком большими для ее лица. Он видел в ее взоре смятение и что-то еще – первый зов желания. Руки его обвились вокруг нее, пока он не ощутил, что ее покорное тело словно тает, становясь частью его самого. Его губы снова настигли ее пылающим поцелуем, от которого она задохнулась и почувствовала себя совсем потерянной.

Дыхание прерывалось в ее горле. Жар превратился в огонь, заставивший ее ослабеть и прильнуть к нему. Страх перешел в возбуждение. Единственным ее желанием стало наслаждение, и никогда еще не испытывала она столь настойчивой жажды.

Он был так силен, что мог бы легко сломать ее. Тем не менее, он обнимал ее удивительно нежно, словно она была хрупким цветком. Она чувствовала в нем тщательно сдерживаемую силу, которая, казалось, лишь сильнее воспламеняла ее.

Он ощутил, что страх ее исчез, уступив место податливости. Грудь ее крепко прижалась к его груди, и он чувствовал, как ее теплое нежное тело плавится в его объятиях.

Что-то в глубине его существа напряглось, и он испытал неожиданный и быстрый прилив неукротимого желания, но тут же одернул себя. Он должен прекратить это, и немедленно, раньше, чем все выйдет из-под его контроля. Разве не он читал братьям мораль о необходимости быть осторожнее с англичанками? Глупец, выругался он про себя. Ведь он же гость в доме ее отца, в ее стране и выполняет миссию, от успеха которой зависит судьба будущих поколений. Только глупец может рисковать всем из-за женщины!

Собрав всю свою силу воли, он оттолкнул ее от себя и отступил на шаг назад.

Она изо всех сил постаралась удержаться на ногах. На мгновение глаза ее широко раскрылись, но она тут же опустила ресницы и стыдливо отвернулась. Мало того, что она не оттолкнула горца, но еще и отвечала на его ласки весьма пылко. Как после этого примириться со своей совестью? Вытирая губы тыльной стороной ладони, она прошептала:

– Вы только что доказали мне, что герцог Эссекский был прав. Вы всего-навсего грязный дикарь.

– Да. – Он низко поклонился, и глаза его блеснули, когда он протянул руку и снова привлек ее к себе.

В то же мгновение оба они ощутили, как их обдало жаром. И оба отказались признаться себе в этом.

– Тогда берегитесь дикарей и драконов, миледи. – Он повернул к себе ее лицо, приподняв его за подбородок, и посмотрел на нее сверху вниз. Губы ее все еще были влажными и припухшими от его поцелуев. Один взгляд на ее губы заставил его снова ощутить захлестывающую силу желания, от которого он задрожал.

Леонора почувствовала, как тепло растекается по ее телу даже от такого легкого его прикосновения.

– В следующий раз дракон может поглотить вас.

Она вырвалась, уворачиваясь от его объятий.

– Если ты посмеешь прикоснуться ко мне еще раз, горец, тебе придется иметь дело с воинами моего отца.

Она заметила, как в глазах его вспыхнул смех, прежде чем он отвернулся от нее. Обернувшись через плечо, он поддразнил ее:

– Если бы я пожелал вас, миледи, во всей Англии не хватило бы воинов, чтобы помешать мне.

Чувствуя, как дрожат ноги, Леонора опустилась на каменную скамью, и жадно впивала свежий ночной воздух, чтобы успокоиться.

В одном он оказался прав. Еще никто и никогда так не целовал ее. При дворе, где все флиртовали напропалую, отцу стоило немалых усилий оградить ее от посягательств мужчин, опьяненных вином и ощущением власти. Но их неуклюжие попытки соблазнить ее всегда вызывали у Леоноры отвращение. Диллон Кэмпбелл у нее отвращения не вызывал – напротив, он пробудил в ней ответное желание. Сама мысль об этом заставила ее снова задрожать.

– Ах, мама, – прошептала она, прижав руку к дрожащим губам. – Что же я наделала? Как же я смогу смотреть ему в лицо завтра утром?

Отказываясь признаться себе, как она напугана, Леонора приподняла юбки и медленно побрела ко входу в замок. Черт бы побрал этого дикаря! – подумала она, спеша укрыться в своей опочивальне. И черт бы побрал судьбу, забросившую его в замок отца!

А в саду, словно зверь в клетке, продолжал расхаживать дикарь, заполонивший ее мысли. Он тоже проклинал судьбу, вздумавшую с ним шутить.