Раду НОР ТРОЕ С СИРИУСА

Звезды мерцали перламутровым блеском. Планеты, залитые бледным призрачным светом, вращались медленно, словно очень устали, а вдали, за пределами Галактики, кипели водовороты серебристых туманностей.

Дени и Николай стояли перед иллюминатором, любуясь красотой звездной ночи. Влад, третий член экипажа звездолета «Вихрь», не покидал своей каюты. Поведение Влада казалось им странным, так как в первые дни полета космонавты, завороженные ослепительным блеском межзвездного мира, не могли оторваться от его созерцания.

Это была уже не первая их совместная экспедиция. Дени, Влад и Николай побывали на Марсе и Венере, облетели Сатурн и обследовали астероиды за Марсом. Между ними установилась прочная дружба, какую могут породить лишь долгие годы, проведенные совместно в тесных стенах космического корабля.

Перед последним полетом каждый из них успел побывать у себя на родине: Николаи- в Ленинграде, Дени — в Монпелье, Влад — в Бухаресте. Николаи и Дени вернулись окрепшими, жизнерадостными, готовыми к дальнейшим полетам. Влад же был неузнаваем. Всегда живой, энергичный, молодой человек стал вдруг хмурым и неразговорчивым. И хотя между друзьями секретов не существовало, Влад так и не открыл им, что творилось у него на душе.

Космонавты продолжали думать о Владе, когда он вдруг появился на пороге. Бледный, с воспаленными от бессонницы глазами, он рассеянно поздоровался с друзьями, сделал несколько шагов к иллюминатору и застыл, слегка откинув голову.

Николай и Дени переглянулись и отошли, сделав вид, будто каждый из них поглощен своими делами. Николай стал проверять индикаторы автопилота, хотя занимался этим всего четверть часа назад, а Дени снял с полки звездный атлас и наугад открыл его.

В салоне, стены которого были окрашены в темные тона, повисла непривычная, гнетущая тишина. И только шум двигателей, подобно отдаленному гулу водопада, доносился сюда сквозь звукопоглощающие переборки. Тишину нарушил пронзительный звонок. Дени, выронив атлас, кинулся к радиоприемному устройству. Он повернул рукоятки настройки, переходя на прием.

— Нас вызывает Земля! — взволнованно сказал он.

Космонавты вздрогнули. Для них слово «Земля», произнесенное здесь, имело особый смысл. «Земля» — это родина, семья, друзья, цветущие равнины, голубые моря, величественные горы… Сгрудившись у приемника, они с волнением ожидали, пока наладится связь. Сквозь хрип, треск и свист вдруг прорвался человеческий голос, сначала слабый, потом все более громкий и отчетливый:

— Внимание, «Вихрь»! Внимание, «Вихрь»! Говорит КС-9, говорит контрольная станция 9!

Дени тронул рукоятку настройки, пытаясь улучшить слышимость.

— Слушайте важное сообщение. Международный совет космонавтики решил изменить направление вашего полета. Внимание, внимание… На Сириус! Вы поняли? На Сириус… Подробные указания, контрольные расчеты, астрограммы получите позже. Счастливого пути!

Голос умолк. На какое-то мгновение воцарилась тишина, потом Влад схватил Дени за руку:

— Сириус? Он сказал — Сириус! Значит, Барбу жив!

— Ну да, — ответил Дени, — Сириус. Что это означает для нас? Десять лет полета вместо пяти, вот и все. По-моему, мы найдем на Сириусе то же, что и на Проксиме Центавра.

Озадаченный странным поведением Влада, Николай решился наконец расспросить его обо всем.

— Дружище, по-моему, пришло время объяснить, что с тобой происходит, сказал он.

— Ты прав! — ответил Влад и бросился в одно из кресел. — Пока мне не была известна судьба Барбу, я не имел права говорить. Теперь я могу рассказать вам обо всем. Слушайте.

— Барбу — мой лучший друг. В школе мы всегда были вместе. И даже позже, когда каждый из нас пошел своим путем — он занялся филологией, а я космонавтикой, — мы не разлучались и много путешествовали вдвоем.

Два месяца назад, после нашего возвращения из экспедиции на Марс, Барбу предложил мне съездить вместе с ним в Трансильванию. Я согласился и вскоре мы вылетели на вертолете в Албу-Юлию. Несомненно, Барбу преследовал какую-то определенную цель. В этом городе находилась старинная библиотека, некогда основанная графом Батиани; там хранились подлинные сокровища для библиофилов, а следовательно, и для моего друга. Едва мы приземлились, как стало ясно, что я не ошибся в своих предположениях.

— Влад, сделай милость, пойдем со мной в библиотеку Батиани, — обратился ко мне Барбу. — Право, ты не пожалеешь. Мне нужно прочитать там всего несколько страниц из одного древнего трактата по геометрии. Это займет не больше двух-трех часов.

Я согласился. Серые мрачные стены старого здания четко вырисовывались на фоне голубого неба. Я без особой охоты вошел внутрь. Снаружи солнце золотило крыши домов и верхушки деревьев, а здесь, в полутемных залах с маленькими окнами, уже царил сумрак. Я осмотрелся, стараясь освоиться с окружающей обстановкой. Вдоль стен тянулись полки, уставленные объемистыми фолиантами в переплетах из свиной кожи со стершимися от времени буквами. В центре зала стоял огромный глобус, расписанный средневековым мастером, а по углам пюпитры и кресла, украшенные искусной резьбой. Пахло пылью и стариной. Библиотекарь — старичок с желтым, как пергамент, лицом — встретил нас любезно. Он принес Барбу книгу и оставил нас одних.

Барбу бережно положил книгу на один из пюпитров и, прежде чем приняться за чтение, любовно погладил искусно расшитый кожаный переплет.

Тем временем я не спеша прогуливался по залу, разглядывая корешки книг на полках. Тут были редкие издания библии, труды алхимиков и магов, книги, написанные знаменитыми учеными Средневековья. Все это, несомненно, представляло большой интерес для библиофилов, но старые, даже уникальные книги меня не привлекали, если они не были непосредственно связаны с космонавтикой.

Вскоре мне наскучило рассматривать книги, и я отправился бродить по соседним залам.

Повсюду были выставлены произведения искусства, собранные хозяином библиотеки: оружие, дорогие ткани, картины, безделушки.

В глубине одного из залов я наткнулся на винтовую лестницу и поднялся по ней в комнату с балконом, где граф Батиани оборудовал небольшую астрономическую обсерваторию. Полюбовавшись мастерски сделанными инструментами, я попробовал посмотреть в телескоп на солнце, но ослепленный его блеском, присел в кресло. Я сидел неподвижно, смежив ресницы, и в глазах у меня расплывались желто-зеленые круги.

Вдруг до меня донесся крик Барбу:

— Влад, где ты? Скорее иди сюда! Необычное волнение в его голосе заставило меня бегом спуститься по лестнице. Барбу ждал меня на пороге. В одной руке он держал книгу, в другой — полуистлевший лист пергамента, исписанный мелкими буквами.

— Посмотри, что я нашел в этой книге! — воскликнул он, протягивая мне манускрипт.

Я взял листок и подошел к окну, стараясь получше рассмотреть мелкий почерк. Документ был написан по-латыни, и мне пришлось немало потрудиться, чтобы уловить хотя бы смысл написанного.

Барбу не дал мне закончить чтение.

— Это послание монаха-иезуита Телезия епископу Георгу Лепешу. В тысяча четыреста тридцать шестом году, незадолго до восстания в Бобылне, Телезий объехал села в пойме Арьеша, собирая сведения о наслоениях крепостного крестьянства. Впрочем, дай пергамент, лучше я тебе его переведу. Слушай:

— Что это? — воскликнул я. — Фантазия или гениальное предвидение? Как мог крестьянин в XV веке говорить о девяти планетах нашей Солнечной системы и двух искусственных спутниках Марса?!

Барбу довольно улыбнулся:

— В том-то и дело! Если бы речь шла о чем-нибудь обычном, стал бы я тебя беспокоить! Меня тоже поразил этот текст. Но ведь астрономия входит в круг твоих занятий, и я решил…

— Ты решил, что я объясню тебе, как мог крепостной крестьянин говорить о существовании Урана, открытого в конце восемнадцатого века, Нептуна, обнаруженного в тысяча восемьсот сорок шестом году, и Плутона, о котором узнали только в тысяча девятьсот тридцатом?!

— А рассказ о двух летающих островах! — перебил Барбу. — Откуда мог знать о них этот старик, когда Галилей и Кеплер тогда еще не родились, а телескопа не было и в помине! Вольтер еще не создал «Микромегаса», а Свифт — «Путешествия Гулливера», где, как ты помнишь, они писали о двух мирах, вращающихся вокруг Марса!

Мы оба разгорячились. Каждый наперебой старался привести все новые доводы в пользу давно уже сделанного нами вывода, что крестьянин из Лункани говорил о том, чего в его времена знать не могли.

— Подожди, Барбу, — я поймал потерянную нить разговора, — старик-то говорил об искусственных, а не о естественных спутниках — о спутниках, созданных руками марсиан. Этого не подозревал даже Холл, впервые увидевший в телескоп двух спутников Марса. По-моему, только в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году профессор Шкловский высказал предположение, что Фобос и Деймос искусственные спутники.

— Голова кругом идет, — Барбу прикрыл глаза рукой. — Или этот документ фальсификация, или же мы действительно сделали сенсационное открытие! Что предпринять?

Я предложил прежде всего посоветоваться с библиотекарем. Мы позвали старика и обо всем ему рассказали. После беглого ознакомления с документом библиотекарь подтвердил его подлинность и по нашей просьбе сделал несколько фотокопий.

Нет нужды распространяться о дальнейших спорах между Барбу и мной. В конце концов мы договорились немедленно вылететь на вертолете в Лункань. Через каких-нибудь полчаса мы уже приземлились в небольшом селении Страны Моцов.[1]

Если бы кто-нибудь спросил у меня, что мы надеялись найти там, где шестьсот лет назад крепостной крестьянин предвосхитил целый ряд астрономических открытий, я бы затруднился ответить. Самое большее, на что мы могли рассчитывать, — это обнаружить в народных песнях или старинных преданиях отголоски упоминаний о планетах вообще или прямо о Марсе. Разумеется, этого было недостаточно, чтобы оправдать поездку в Лункань, но наг непреодолимо влекла к себе тайна пергамента.

Селение живописно раскинулось на вершине холма среди хвойного леса. Домики едва виднелись в гуще зелени, и только башни солнечных батарей, высившиеся над лесом, выдавали их присутствие. Здесь жили потомки крепостных — рабочие и обслуживающий персонал нового горнорудного комбината.

Прибытие нашего вертолета прошло почти незамеченным. Местные жители привыкли к оживленному воздушному движению и сами нередко пользовались вертолетами или индивидуальными летательными аппаратами.

Мы приземлились на крыше административного центра — красивого здания, в котором находились все службы местного управления, и по эскалатору быстро спустились вниз, на площадь. Сгорая от нетерпения, мы обратились к первому же встречному с вопросом, где можно узнать об историческом прошлом Лункани. После недолгих размышлений прохожий посоветовал нам пройти к директору гимназии и местного музея Стефану Бонташу.

Дом Бонташа находился в глубине сада, в нескольких шагах от школы. Сад утопал в цветах — то тут, то там виднелись клумбы, цветы были даже подвешены на столбах, образуя причудливую красочную лестницу.

Старый учитель принял нас как дорогих гостей, угостил холодной водой и медом из собственных ульев. Узнав о цели визита, он внимательно ознакомился с фотокопией документа.

— Чрезвычайно интересно, — сказал он. — В самом деле, здешние жители издавна славились богатой фантазией. Легенды и песни у них удивительно интересны. В нашей фонотеке насчитывается свыше тысячи пленок, но сам я, страстный собиратель фольклора, ни разу не встречал упоминаний о Марсе или об его искусственных спутниках. Вероятно, все, о чем поведал старый крестьянин монаху Телезию, было плодом минутного вдохновения и не является достоянием многих. Сожалею, но ничем не могу вам помочь.

Однако Барбу не сдавался:

— Может быть, вы все-таки вспомните какую-нибудь песню или легенду, в которой содержится хотя бы намек на то, что нас интересует? Иногда одна фраза, даже слово могут послужить ключом к решению запутанной проблемы.

Бонташ задумался. Закрыв глаза и сжав ладонями виски, он старался восстановить в памяти все песни и предания, услышанные им за долгие годы жизни.

— Вы филолог, — обратился он к Барбу после долгого размышления, — и должны меня понять. Несколько поколений учителей занимались местным фольклором. Я знаю его не хуже, чем собственный сад или дом. Извечные темы наших сказок и песен — любовь, красоты природы, местные обычаи. Рассказывается в них и о жизни народа в различные исторические периоды. Иногда, особенно в самых старинных преданиях, появляются элементы сверхъестественного, любопытные своей оригинальностью. Так, например, в одном из них говорится о прибытии каких-то странных чужеземцев в серебряных одеждах.

Барбу вздрогнул.

— Чужеземцы в серебряных одеждах? — быстро спросил он. — Это, конечно, рыцари?

— Не думаю! Я имею в виду рассказ одного крестьянина, записанный моим предшественником в тысяча девятьсот пятидесятом году. В нем упоминается о чужеземцах, спустившихся с неба на огненной птице.

При последних словах я подскочил как ужаленный:

— Огненная птица — это, вероятно, ракета! Умоляю, найдите эту пленку!

Бонташ встал, пряча улыбку, подошел к металлическому шкафу, занимавшему всю стену, и нажал кнопку. Из гнезда выскочила кассета с пленкой. Бонташ установил ее на магнитофон, и вскоре в комнате послышался неторопливый старческий голос:

«Мне восемьдесят четыре года, и зовут меня Петре Домаш. Рассказ этот я слышал от своего деда Илларие Домаша, а он — от своего деда.

Давным-давно, когда люди у нас жили в нищете и неволе, угнетаемые графами и католическими священниками, свершилось большое чудо. Однажды ночью небо ярко осветилось, и на землю спустилась большая черная птица с огненным хвостом. Из чрева ее вышли трое в серебряных одеждах. Ни лицом, ни походкой они не напоминали людей. Передвигались пришельцы прыжками, как горные козлы, и разговаривали на каком-то чудном языке. Люди пытались подойти к ним поближе, но чужеземцы избегали встреч и прятались в свою птицу. Несколько крестьян, которым чаще других приходилось наблюдать пришельцев, рассказывали, что те очень искусны: умеют летать, как птицы, переговариваются на расстоянии и даже превращают ночь в день.

Через неделю один из чужеземцев умер. Оставшиеся двое отнесли его далеко в горы и похоронили. Вернувшись, они разобрали птицу на части, а сердце ее тоже унесли в горы. Все остальное они обратили в прах. На месте птицы остались лишь опаленная трава да кучка пепла. Через несколько дней скончался второй, а последний из пришельцев еще немного поболел и тоже отдал богу душу…

Долго вспоминали в Лункани об этих чужеземцах. Вот о чем рассказывал мне дед Илларие Домаш».

Мы продолжали спорить и по пути к дому, на крыше которого остался наш вертолет, и, чтобы обсудить все спокойно, зашли в парк и присели на скамью. Мы пытались найти связь между найденным пергаментом и рассказом Петре Домаша. В рассуждениях Барбу была железная логика, пожалуй, с ним можно было согласиться, если принять его основные положения.

— Представим себе, — говорил он, — что шестьсот лет назад в окрестностях Лункапи приземлился космический корабль с другой планеты. Само собой разумеется, космонавты обладали знаниями в области астрономии, которые в те времена были неведомы жителям Земли. Пришельцы знали о существовании девяти планет нашей Солнечной системы, о спутниках Марса и о том, что они искусственные. Несомненно, они «переговаривались на расстоянии» с помощью радиоволн, знали различные способы применения электроэнергии, а следовательно, умели «превращать ночь в день».

— Но как узнал об этом тот старый крестьянин? — возразил я.

— Благодаря рисункам и схемам на песке, стене или на какой-нибудь другой плоской поверхности. Вспомни, что в свое время первооткрыватели пользовались этим способом при первых контактах с населением открытых ими земель. Ничего удивительного, если гости из других миров применяли понятные знаки, придуманные на месте, чтобы договориться с обитателями планеты. Меня смущает другое — почему они никого к себе не допускали?

— Это-то понять просто. Они, несомненно. прилетели на ракете с атомным двигателем. Возможно, реактор вышел из строя и экипаж подвергся радиоактивному облучению. Видимо, их одежда и все, чем они пользовались, было заражено, и поэтому космонавты избегали близких контактов с крестьянами.

— В таком случае, «сердце птицы», спрятанное в горах, и было тем самым реактором, который по-прежнему может представлять грозную опасность для окружающих! Реактор должен находиться где-то поблизости. Кто знает, какие несчастья он причинил или еще способен причинить! Влад, мы должны найти и обезвредить его, — сказал Барбу. — А кроме того, реактор имеет огромную научную ценность — ведь это первое вещественное доказательство существования высокой цивилизации на другой планете, помимо Земли, первое свидетельство посещения нашего земного шара инопланетным кораблем. Представляешь, какой это вызовет шум! Каким будет ударом по позициям тех ученых, которые до сих пор сомневаются в существовании других миров, достигших высокой ступени развития?

Мы вышли из парка и поспешили к административному центру, где остался наш вертолет. Без особого труда нам удалось раздобыть счетчик Гейгера и запас продовольствия на несколько дней. Захватив все это, мы поднялись в воздух.

Через полчаса мы уже летели над цепью поросших лесом гор, оставив позади белые, казавшиеся игрушечными домики Лункани.

Во время полета Барбу без устали манипулировал счетчиком Гейгера, способным обнаружить любой источник радиации на земле даже с высоты в двести метров, на которой мы находились.

Вертолет описывал широкие круги и уже успел удалиться от Лункани на большое расстояние, а счетчик по-прежнему молчал.

Вечерние тени одели темно-голубым покрывалом горы, леса и цветущие долины.

Мы находились в воздухе уже два часа. Я было собрался предложить Барбу перенести поиски на следующий день и вернуться в Лункань, как вдруг он сжал мою руку. В счетчике Гейгера послышалось редкое пощелкивание, похожее на удары первых капель дождя.

Я так резко подал вперед рукоятку управления, что наш маленький вертолет подпрыгнул, словно норовистый конь, и с головокружительной быстротой устремился вниз. В любом другом случае Барбу не преминул бы сделать мне выговор за столь рискованный маневр, но сейчас он не только его не осудил, но даже поторопил меня сдавленным от волнения голосом:

— Вниз, Влад! Скорее вниз!

Счетчик защелкал быстрее. Теперь мы находились всего метрах в двадцати от земли. Под нами гордо высились две отвесные скалы, стоявшие друг против друга по краям ущелья. Внизу протекал быстрый ручеек, веками подтачивавший камни.

По мере снижения мы все больше убеждались, что именно где-то здесь находится исключительно мощный источник излучения.

Когда мы вышли из кабины, из-за гор уже выплыла луна, а внизу в долине зажглись огоньки Лункани, и свет их смешивался с загоревшимися в небе звездами.

— Сегодня уже поздно что-либо предпринимать, — сказал я. — Давай поставим палатку, закусим и вздремнем, а завтра с утра займемся делом.

Барбу что-то пробормотал — видимо, мое предложение ему не понравилось, — но возражать не стал. Устроившись поудобнее на надувном матрасе, я быстро уснул и спал всю ночь без сновидении.

Меня разбудили первые лучи солнца, проникшие в палатку сквозь щели у входа. Я потянулся, с трудом открыл глаза и увидел, что Барбу исчез. На его матрасе лежала записка:

Я вскочил и поспешно оделся. Осмотревшись, я убедился, что Барбу захватил с собой счетчик Гейгера и фонарь. Когда он ушел, я не знал, но теперь часы показывали четверть седьмого, а он все еще не возвращался. Я кинулся к ручью. Прямо передо мной высились серые скалы — мрачные и грозные, точно средневековые замки. Внизу под ними бежал быстрый ручеек. С полчаса я бродил в этом странном окаменевшем мире, где не росло ни травинки, не щебетала ни одна птица.

Барбу бесследно исчез. Я продолжал поиски. Карабкался на выступы скал, спускался в обрывистые ущелья и звал, звал… Лишь эхо отвечало мне. Обогнув выступ скалы и пробираясь по узкой тропинке, я вдруг увидел расселину. С большим трудом я пролез в нее и, пройдя еще метров двадцать, наткнулся на вход в пещеру. Без долгих колебаний я зажег фонарь и вошел под каменные своды. В лицо ударила волна холодного воздуха, пахнуло сыростью и гнилью. В течение нескольких минут я пробирался по тесному и извилистому коридору, который привел меня в огромный зал со сводчатым потолком, полный сталактитов самых причудливых форм. Одни из них напоминали колонны античного храма, другие сплетались в кружево, столь тонкое, что к ним страшно было прикоснуться, третьи казались экзотическими цветами, выросшими в чаще тропических джунглей.

Оглядываясь по сторонам, я споткнулся и упал. Фонарь выскользнул у меня из рук и исчез, словно сквозь землю провалился. Вскоре, однако, я заметил его огонек далеко внизу: к счастью, предохранительная сетка спасла фонарь при падении. Недолго думая, я решил спуститься за ним. Это оказалось довольно трудным предприятием: стена круто обрывалась вниз. В конце концов мне все-таки удалось добраться до дна расселины. Трудно описать, как я был счастлив, снова ощутив в руке холодный металл фонаря.

Но, осветив пещеру, я окаменел от ужаса: прямо перед собой я увидел Барбу, лежавшего на земле с застывшей на лице гримасой боли. В руке он сжимал какую-то рукопись с зеленоватыми страницами, покрытыми мельчайшими рисунками, напоминавшими иероглифы. Рядом валялся фонарь, а чуть поодаль — счетчик Гейгера. Его щелканье напоминало теперь пулеметную очередь.

Это означало, что мы находимся в зоне невероятно мощного радиоактивного излучения, а ведь Барбу провел здесь несколько часов!

В одном углу пещеры я заметил и самый источник излучения — какой-то черный предмет цилиндрической формы. Это было не что иное, как реактор космической ракеты, той самой «огненной птицы», о которой поведал сказитель из Лункани. Шестьсот лет пролежал он в этой каменной гробнице и все еще продолжал сеять смерть. Об этом свидетельствовали груды костей, о которые я спотыкался на каждом шагу. Все живые существа, попадавшие в пещеру — от медведей до летучих мышей, — находили здесь могилу, пораженные невидимыми лучами.

Я почувствовал, как леденящий холод пробежал у меня по спине, а на лбу выступили капли пота. С огромным трудом я заставил себя побороть страх.

Я взял из рук Барбу рукопись и сунул ее в карман, потом подхватил друга под мышки и потащил наверх. Не успел я одолеть и десяти метров, как мной овладела какая-то странная слабость. Ноги подкашивались, руки ослабели, дыхание стало прерывистым. Я задыхался. Но отчего? Из-за недостатка кислорода… из-за каких-то ядовитых газов… или мощного излучения?..

Сделав над собой сверхчеловеческое усилие, я поволок Барбу дальше. Не знаю, как хватило у меня сил подняться по склону, пересечь зал и коридор и выбраться в расселину,

Снаружи я рухнул на землю рядом с Барбу.

Кое-как собравшись с силами, я начал делать другу искусственное дыхание и брызгать ему в лицо водой, пока он не пришел в себя.

Первыми словами Барбу были:

— Прости меня, Влад, я причинил тебе столько беспокойства. Как ты себя чувствуешь?

Сердце у меня сжалось. Он говорил так спокойно, словно и не подозревал, в каком состоянии находится. А может быть, он не знал, что, пробыв столько времени вблизи реактора, заболел неумолимой лучевой болезнью?..

Барбу словно отгадал мои мысли: горькая улыбка появилась у него на лице.

— Знаю, дружище, я обречен. Время, проведенное в пещере… но прошу тебя уходи. Ты не имеешь права находиться рядом со мной. Моя одежда, тело радиоактивны. Смотри, как бы не повторилась история космонавтов с «огненной птицы»!

Очевидно, он забыл, что и я побывал в пещере.

Барбу продолжал:

— Когда я отыскал пещеру, то прежде всего наткнулся на реактор, а потом на рукопись. Кстати, где она? Это документ огромной научной ценности!..

Я протянул рукопись Барбу, и он облегченно вздохнул:

— Это завещание экипажа космического корабля. Они оставили его для нас жителей Земли, изложив свои мысли при помощи рисунков, которые сравнительно легко расшифровать. Найдя рукопись, я не удержался, чтобы не просмотреть ее на месте при свете фонаря, совсем забыв об опасности. Остальное тебе известно…

Я поднял его на руки и понес к вертолету. Всю дорогу я чувствовал на себе взгляд Барбу — он словно хотел проститься перед вечной разлукой.

В больнице в Лункани нас подвергли тщательному осмотру.

Я находился под воздействием радиации сравнительно недолго и поэтому был вне опасности. Тем не менее мне тоже сделали несколько уколов антирада недавно открытого эффективного средства против лучевой болезни.

Состояние Барбу было серьезным. Шансов на спасение почти не оставалось. Его отправили в Бухарест и поместили в специальный институт…

Почти месяц Барбу находился между жизнью и смертью. В тот день, когда я получил распоряжение отправиться в экспедицию на «Вихре» и мне наконец разрешили поговорить с ним, врачи еще сомневались в исходе болезни.

Николай и Дени слушали Влада, затаив дыхание.

— Но все-таки почему ты так долго молчал? — спросил Дени. — И почему, узнав, что мы должны лететь на Сириус, воскликнул:

«Значит, Барбу жив!»?

Влад улыбнулся.

— Я не рассказал самого главного: не объяснил, какая связь между выздоровлением Барбу и нашим полетом.

Как я уже сказал, мне удалось увидеться с Барбу накануне старта. Встреча состоялась в помещении, разделенном прозрачной стеной, где разговаривать можно было только с помощью видеофона.

Барбу осунулся и побледнел, но не пал духом. Собственная судьба, очевидно, мало заботила его.

— Не знаю, удастся ли им спасти мне жизнь, — сказал он. — Окончательный приговор врачи вынесут через четыре дня. Мне хотелось бы успеть закончить работу над рукописью, найденной в пещере. Я постараюсь по возможности точнее объяснить значение рисунков. Но если мне не удастся, если я… умру раньше, это сделаешь ты. Пока что никому ничего не говори. Прощай, Влад. Желаю тебе удачи…

А теперь мне осталось только ознакомить вас с тетрадью, найденной в пещере. Она содержит завещание пришельцев, посетивших нашу Землю шесть веков назад. Я прочту его вам в пересказе Барбу. Влад пошел в каюту и вскоре вернулся, держа в руках кассету с пленкой. Он вставил пленку в проектор, на экране появилась страница с иероглифами, а рядом другая, напечатанная на машинке.

Влад начал читать:

Влад выключил проектор.

— Теперь вам, очевидно, все ясно, — сказал он. — Узнав, что мы полетим на Сириус, я понял, что Барбу жив и опубликовал найденный документ.

— Мы будем первыми, кто вступит на планету, население которой достигло высокого уровня цивилизации! — взволнованно произнес Николай.

— И доставим потомкам марсиан первые вести о судьбе героического экипажа межпланетного корабля и их родном Марсе, — добавил Дени. — Мы расскажем, что Фобос превращен в музей и люди позаботились о найденных там сокровищах.

Космонавты подошли к иллюминатору. Среди миллионов звезд в безднах космоса ярко сверкал Сириус. Все трое молчали, понимая, что словами невозможно передать всю значительность этой минуты. Сильные руки друзей встретились в крепком пожатии в знак нерушимой дружбы и борьбы за победу человеческого разума над силами природы.