"Юрий Касянич. Лабиринт (Повесть, Сборник фантастических произведений)" - читать интересную книгу автора

интонация и глаза говорившего не обещали ничего хорошего в случае отказа и
само собой не приглашали вносить какие-либо изменения в предложенный план;
("да ради бога, пускай он упивается своей демократичностью, пускай балдеют
от его ослепительной лексики натасканные мальчики-бульдоги, мне не трудно
подать милостыню - жизнь, этот белый дьявол прав - альтернативы нет, и не
стоит сорить словами, метать бисер, а его напускная корректность, хоть и
макияж, грим, но дает верный знак, что кое-какие моральные преимущества за
мной остаются");
"вы абсолютно правы, о мой любезный хозяин, я рад, что дух гостеприимства
не покинул этот город; я целиком полагаюсь на ваше великодушие, к
сожалению, не знаю, как вас называть; а ведь мне в самом деле и
приткнуться-то негде, ведь моего дома наверняка уже нет", - мягко ответил
Берт;
"кстати, а где вы жили?" -
Берт произнес название улицы, которая еще тогда, в его годы, была
запланирована под основательную реконструкцию;
"ну, конечно, ее уже давно нет", - последовал разочарованный ответ;
("все ясно, дорогой, все ясно, вы собираетесь кинуться в архивы, не
получится, мой белозубый опекун; сдуете пыль, откопаете мои работы,
заинтересуетесь ими и решите порыться в моем черепе, чтобы подробнее
познакомиться с моими мыслями и с удовольствием захлопнуть потом крышку
гроба; фамилию придется, как это вы говорите... м-м-м... скрыть; поиграем
в кошки-мышки"); "пожалуй, мне стоит принять ваше предложение, оно
представляется мне продуманным и говорит о вашем большом опыте в таких
вопросах, ваша благосклонность располагает к доверию"; "ах, это просто
замечательно, что мы так быстро нашли... м-м-м... общий язык",- с прежним
холодом в глазах и голосе произнес белозубый;
"я тоже искренне рад, что за сто сорок семь лет язык общения не
изменился", - с капелькой яда в голосе проговорил Берт;

*

Здание клиники помещалось в глубине огромного мертвого парка; Берт
ужаснулся тому, что натворила жара за время его отсутствия;
в его памяти отчетливо сохранилось это здание и большой парк, тогда в нем
высились роскошные серебролистые эвкалипты, змеиными полосами сбрасывавшие
кору со стволов, восклицательные черно-зеленые кипарисы, плотно
прижимавшие ветви, как птицы прижимают перья; одна прогулка по такому
парку заменяла несколько ингаляций при простуде;
теперь же эвкалипты и кипарисы умерли - одни стояли, сверкая на солнце
отполированной ветрами и песчаными бурями древесиной, похожие на огромные
кости реликтовых животных, другие чернели, словно жертвы пожара;
пустыня, безжизненная, выжженная мертвая пустыня!
вдалеке, со всех сторон, по берегам пустыни располагались городские
кварталы: дома, как холсты, выбелены солнцем, их сухие, словно присыпанные
крахмалом стены, дрожали в поднимавшихся струйках перегретого воздуха;
"глупец, кретин, предчувствие не обманывало меня, не следовало
возвращаться из пещеры, нужно было прожить в келейном одиночестве остаток
лет и оставить свой прах раскаленным потокам времени, когда оно свирепо
хлынет из озера на город с жаждой последнего мщения..."