"Валентин Петрович Катаев. Я, сын трудового народа... (Повесть)" - читать интересную книгу автора

один человек поклон - а какой человек, ты сам знаешь, - и пытает тебя той
человек: какие дальше твои думки? Будешь ты посылать до нее сватов или не
будешь? Или, может, ты уже забыл про того человека вспоминать?
Дернулась бритва в руке у Семена.
- А, чтоб тебя! - сердито сказал он. - Гавкаешь под руку глупости.
Свободно мог порезаться!
Сердце его горячо ёкнуло. Он изо всех сил наморщил лоб, старательно
вытирая бритву бумажкой.
- Передашь тому человеку, - сказал он, глядя в сторону, - что, может,
она забыла про меня вспоминать, а я про нее никак не забыл, и мое слово как
было, так и есть - нерушимое.
Фрося важно кивнула головой. Но вдруг, в один миг, лицо ее стало хитрым
и оживленным, как у старой деревенской сплетницы. Она припала к плечу брата
и жарко зашептала в самое его ухо, на котором, шурша, сохло мыло:
- Приходь сегодня на вечерку в хату до Ременюков; только не до тех
Ременюков, которых баштан коло баштана Ивасенко, а до тех Ременюков, у
которых двух сыновей на фронте в пехоте убило, которых хата сейчас за
ставком. Сегодня очередь Ременюковой Любки. Там можешь встретить того
человека. Гроши у тебя е, чтоб дивчат пряниками угощать?
- Гроши найдутся.
- Не надо. Я смеюся. С демобилизованных дивчата ничего не берут.
А уже в хату входила мать, на вытянутых жилистых руках подавая сыну
вынутый из сундука праздничный утиральник, богато вышитый в крестик черной и
красной бумагой.


Глава IV
ХОЗЯИН

Давненько не ел Семен такого густого и горячего борща с красным перцем,
с чесноком, с хорошей картошкой. Серый плетеный хлеб из чистой пшеничной
муки грубого помола показался ему вкусней белых румынских булок.
От сала трудно было оторваться. Сало это специально хранилось для него
с прошлой пасхи, когда в последний раз кололи кабанчика. Густо посыпанное
крупной солью и завернутое в полотняную тряпку, оно было закопано глубоко в
землю и в таком виде могло лежать не портясь хоть три года. От долгого
лежания в земле оно только становилось нежным, как масло.
Какое наслаждение было делить его толстый мраморный брус на тонкие
ломти, счищая походным ножиком землю и соль и срезая твердую кожу,
желтоватую и полупрозрачную!
Добре наевшись и запив обед кружкой чаю внакладку, - в ранце у Семена
нашлись и заварка, и порядочная торба колотого сахару, - солдат встал из-за
стола, поклонился низко матери, - мать тоже низко ему поклонилась, как
хозяину, - кинул на плечо ватную стеганую телогрейку, которая опять-таки
нашлась у него все в том же ранце, и вышел во двор хозяйновать.
Конечно, сегодня он мог бы и погулять. Но обычай требовал в первый день
не отлучаться со двора. По этому признаку общество отличало человека
достойного и положительного.
До этого дня Семен еще никогда не чувствовал себя хозяином вполне. Хотя
батька умер года за два до войны, но оставался еще крепкий дед, который