"Валентин Петрович Катаев. Хуторок в степи ("Волны Черного моря" #2) " - читать интересную книгу автора

учился всего лишь первый год и мог не знать гимназических служителей.
Едва курьер скрылся в парадном, как свет померк в глазах мальчика. Для
него в один миг пропала вся красота мира, который между тем продолжал
оставаться все таким же свежим и прекрасным. Так же заходило за белоснежным,
с синими тенями Куликовым полем, за вокзалом, красное, морозное солнце; так
же за углом с музыкальным шорохом встряхивались крупные бубенцы на хомуте
озябшей извозчичьей лошадки; так же дымились миски с горячим клюквенным
киселем, выставленные кухарками на балконы; так же алели на балконных
перилах толстые валики хрупко-голубого снега, а пар над мисками был такой же
клюквенно-красный, как и сам остывающий кисель; так же празднично дышала
улица бодрым движением езды и ходьбы.
Но ничего этого Павлик уже не замечал. Сначала он решил больше никогда
не возвращаться домой, а все время ходить по улицам, до тех пор пока не
умрет от голода или не замерзнет. Потом, походив немного по переулкам, он
давал себе самые страшные клятвы коренным образом исправиться и уже больше
никогда в жизни не участвовать ни в каких обструкциях, а сделаться самым
образцовым гимназистом не только в Одессе, но и во всей Российской империи и
тем заслужить прощение папы и тети. Потом он жалел себя, свою погибшую жизнь
и несколько раз начинал плакать, размазывая по лицу слезы, щипавшие на
морозе нос. Но в конце концов голод загнал его домой, и он, обессиленный
страданиями, появился на пороге, когда в квартире горели лампы. Павлик уже
собирался приступить к самому бурному и самому искреннему раскаянию, как
вдруг заметил, что вся семья находится в состоянии крайнего возбуждения.
По-видимому, это возбуждение не имело никакого касательства к личности
Павлика, так как на его появление никто даже не обратил внимания. Неубранный
обед стоял на столе. Отец, скрипя ботинками, стремительно ходил из комнаты в
комнату. Полы его сюртука развевались. На лице виднелись белые и розовые
пятна.
- Я говорила, я говорила... - повторяла тетя, поворачиваясь туда и
назад на винтовом табурете перед пианино с белыми мельхиоровыми
подсвечниками, закапанными стеарином.
А Петя дышал на оконное стекло и, скрипя пальцем, писал на нем слова:
"Милостивый государь, милостивый государь..."
Оказалось, что приходивший курьер был вовсе не из гимназии, а из
канцелярии попечителя учебного округа. Он принес повестку с приглашением
надворному советнику Бачей явиться завтра в приемные часы "для объяснения
обстоятельств, связанных с произнесением перед учащимися не разрешенной
начальством речи по случаю смерти писателя графа Толстого".
На другой день, вернувшись от попечителя, Василий Петрович, не снимая
парадного сюртука, сел в качалку и заложил за голову руки. Как только Петя
увидел гневную белизну его высокого лба и трясущуюся челюсть, он сразу
понял, что произошло нечто ужасное. Откинувшись на плетеную спинку и
вцепившись в ручки качалки пальцами с побелевшими от напряжения косточками,
Василий Петрович нервно раскачивался, упираясь в пол носком поскрипывающего
ботинка.
- Василий Петрович, бога ради, но что же все-таки случилось? - наконец
спросила тетя, округлив добрые глаза, полные страха.
- Умоляю вас, оставьте меня в покое! - с усилием выговорил отец, и
челюсть его запрыгала еще сильнее.
Пенсне съехало с носа, и Петя увидел на переносице отца две маленькие