"Валентин Петрович Катаев. Маленькая железная дверь в стене" - читать интересную книгу автора

невозможно! Так уж вы не делайте никаких попыток".

...Удивительно ясно представляется мне апрельское утро на Капри,
пристань, а за ней в несколько ярусов розовые, лиловые, голубые, палевые,
малиновые домики, как живая мозаика, отраженные в мелких волнах под сходнями
только что прибывшего из Неаполя пароходика. Вижу в толпе Максима Горького,
худого, сутулого - желтые усы вниз, - в круглой широкополой
вызывающе-демократической шляпе, а рядом с ним небольшого ростом,
непреклонного крепыша Ленина в новом костюме, сшитом в Женеве, и в твердом
котелке на голове.
Есть известная фотография Ленина, относящаяся примерно к этому времени:
полосатая тройка, широко завязанный шелковый галстук, стоячий, твердый
крахмальный воротничок, высоко подпирающий гладко выбритый подбородок,
резкая подкова немного свисающих усов, лысая голова и пронзительный
настороженный взгляд.

...Вижу, как Ленин нес туго затянутый ремнями дорожный портплед с
подушкой, который пытались выхватить из его короткой, крепкой руки местные
факино - носильщики, а он не давал. Горький вел Ленина, пробиваясь сквозь
толпу, по пристани мимо лежащих на боку моторных лодок и скуластых яликов,
которых шпаклевали суриком и красили, готовя к туристскому сезону. Пахло
жареной рыбой, горячим кофе, анисом, лимонами, винной сыростью из дверей
трактирчиков. Тут же стояло несколько одноконных экипажей с
курортно-красными колесами. Стройные, вышколенные, лошадки - каждая с очень
высоким страусовым пером над капризной головкой и в нарядной сбруе - имели
совсем цирковой вид, и, видимо, это смешило Ленина: его темно-карие глаза
весело сверкали. Горький шел рядом, продолжая своим глухим басом говорить
сквозь опущенные просяные усы о Богданове, Луначарском, Базарове:
- Очень крупные люди. Отлично, всесторонне образованные. Не встречал в
партии равных им.
Словом, всячески старался примирить непримиримое. И сам понимал, что
это - дело безнадежное. Он смотрел на себя как бы со стороны, чувствуя себя
отчасти Лукой из собственной пьесы. Смущенно усмехался, отводя глаза в
сторону, густо покашливал.
- Допустим, - коротко бросал Ленин. - Ну, и что же отсюда следует?
Горький говорил, что в конце концов считает их - Луначарского,
Богданова, Базарова - людьми одной цели, а единство цели, понятое и
осознанное глубоко, должно бы стереть, уничтожить философские противоречия.
Ленин на миг остановился и непримиримо посмотрел на Горького.
- Значит, все-таки надежда на примирение жива? Это зря, - сказал он. -
Гоните ее прочь, и как можно дальше, дружески советую вам!
Он любил Горького, считал его великим писателем, но истина была для
него дороже.
Недавно он начал работать над "Материализмом и эмпириокритицизмом", был
полон страстного, нетерпеливого желания поскорее разгромить махистов. С тех
пор как он получил богдановские "Очерки философии марксизма", он с каждой
прочитанной статьей, по собственному выражению, "прямо бесновался от
негодования".
"Нет, это не марксизм! - писал Ленин. - И лезут наши эмпириокритики,
эмпириомонисты и эмпириосимволисты в болото".