"В.Н.Катасонов. Точность науки, строгость философии и откровенность религии " - читать интересную книгу автора

хитроумными рассуждениями старался опровергнуть одно из главных препятствий
для построения математической физики - платоновский тезис о неспособности
материи воплощать точные математические формы. Лейбниц, феноменологически
переосмыслив пространство и время, дает "зеленый свет" прогрессу
математической физики. Параллельное бурное развитие соответствующих разделов
математики - теории дифференциальных уравнений, вариационного исчисления,
теории функций комплексной переменной и т.д. - все более укрепляет авторитет
математического естествознания и постепенно выдвигает его на роль научной
парадигмы вообще. "...Я утверждаю, - пишет И.Кант в 1786 году, - что в любом
частном учении о природе можно найти науки в собственном смысле лишь
столько, сколько имеется в ней математики"[3].
Должно заметить, что наука античного мира и средневековья была
типологически другой. Измерения, количественные характеристики отнюдь не
были главным методом и главной целью древней науки. Античная наука исходила
из того, что измерять можно лишь то, что способно воплощать точные
математические формы. Это была, так называемая, "надлунная" сфера пятого
элемента (у Аристотеля) и, вообще, астрономия, законы движения небесных
светил. "Подлунный" же мир, в частности, земные материальные вещи были в
принципе неописуемы с помощью точных математических соотношений - просто
потому, что материя не способна точно воплотить идеальную форму. Поэтому и
физика у Аристотеля носит качественный характер. Понять какое-то движение -
значит, интерпретировать его в терминах аристотелевской номенклатуры четырех
причин: целевой, формальной, материальной и действующей. Аристотелевская
физика брала движение, так сказать, в его "генетическом целом", в его связи
с целостным космическим порядком. Новое же время интересуется протеканием
движения, его феноменальной стороной, его сколь угодно малой частью, которая
изучается количественными методами. Несмотря на значительный метафизический
пафос родоначальников науки нового времени - Галилея, Декарта, Лейбница,
Ньютона, - по мере развития науки онтологические вопросы отходят в
естествознании на второй план. История науки демонстрирует игру различных
научных парадигм: атомизм, эфир, энергетизм, однако ни одна из них не может
однозначно претендовать на роль онтологии. Наука не достигает последней
реальности. То же, что ей действительно удается, - это более или менее
достоверное математическое описание некой феноменальной сферы человеческого
опыта. Это "более или менее" остается принципиальным: несмотря на пафос
точности в точных науках, мы, строго говоря, не можем ни про одну физическую
теорию определенно сказать: верна она или нет. Ведь экспериментальное
подтверждение научной теории дает совпадение предсказанных значений с
данными эксперимента лишь только в пределах ошибки эксперимента. Это значит,
что две различные теории, дающие предсказания, отличающиеся от данных
эксперимента не более чем на погрешность эксперимента, не различаются
научным методом. Эти теории могут давать одинаково хорошее приближение к
экспериментальным данным в пределах доступных нам значений времени и
пространства и, в то же время, давать совершенно различные предсказания для
очень больших значений параметров времени и расстояния. Поэтому делать из
"подтвержденных" научных теорий онтологические выводы или даже просто
долгосрочные прогнозы (вроде, например, горячо обсуждавшейся на рубеже XIX -
XX веков теории "тепловой смерти Вселенной") логически некорректно.
Стремление дать точное количественное описание в точных науках,
парадоксальным образом, имеет свою границу в самом же научном методе.