"Нина Катерли. Нагорная, десять (Авт.сб. "Окно")" - читать интересную книгу автора

Профессор быстро снял очки и надел их снова.
"Так... Вот, значит, какие дела..."
Он встал из-за стола и подошел к окну. На тонкой голой ветке качался
воробей. Вверх-вниз.
"Листья на дереве появятся... после седьмого апреля... После..."
Воробей клюнул ветку.
"Кто же докончит Исследование?.. А в самом деле, сколько раз в жизни я
видел, как распускаются листья? Или - как цветет одуванчик?.. А может
быть, вызывают совсем не для этого? "Нагорная, 10"...


Кто же в городе не знал, что находится в доме десять по Нагорной улице!
На его дверях висела невзрачная вывеска:

ПРИЕМНЫЙ ПУНКТ

и дальше мелкими буквами:

Прием с 7 до 24 часов ежедневно.
Обеденный перерыв с 13 до 14. Вход по повесткам.

Вообще-то вывеска была не нужна. Всем в городе было известно, что в
этом невысоком двухэтажном доме в самом конце улицы с незапамятных времен
живет и работает Смерть. Люди не боялись Смерти, они привыкли, что она
живет рядом, что ее можно встретить в магазине, на автобусной остановке, у
портного. У Смерти было в городе много знакомых, и они охотно заходили к
ней выпить чаю или поиграть в преферанс. Со Смертью о ее работе никто не
разговаривал - она этого терпеть не могла.
- В свободное время я хочу отдохнуть и развлечься, - говорила Смерть, -
пожалуйста, не касайтесь производственных тем.
- А все-таки, как вы делаете... это? - не удержался однажды особенно
любопытный гость.
Смерть пристально взглянула на него:
- Не торопитесь. В свое время узнаете.
И гость умолк, перепуганный.
Если к Смерти обращались родственники получивших повестку, она всегда
отвечала так:
- Я - простой исполнитель. От меня ничего не зависит. Абсолютно ничего,
вы же знаете.


Третью повестку получил Жизнелюб. Он завтракал и не услышал, как в
комнату вошла жена.
- Там, в почтовом ящике, что-то лежит, - сказала она, - может быть,
принести?
Жизнелюб с набитым ртом гневно затряс головой. Жена побрела было к
двери, но в это время он проглотил кусок и окликнул ее:
- Постой! Иди сюда! Я бы дал тебе крылышко, но я знаю, ты не любишь
есть. Насчет писем, - продолжал Жизнелюб невнятно, - я ведь уже говорил,
что не терплю, когда трогают мою корреспонденцию. Это - неуважение к