"Нина Катерли. Зелье (Авт.сб. "Окно")" - читать интересную книгу автора

Мокшин увидел, как водитель выходит из своей кабины, как приближается
по проходу. На кого-то он похож... Разве разглядишь лицо, когда оно до
половины скрыто дурацким шарфом, а до бровей нахлобучена безобразная
старая шляпа.
- Понимаешь, - сказал водитель, усаживаясь рядом с Мокшиным, - такая
история: идут двое и видят драку. Там посреди дороги лежит шар, и вот два
мужика дерутся. Один кричит, что шар белый, а другой - что черный. Эти
двое, которые, значит, идут, остановились. Один из них говорит: "Вообще-то
приближенно можно считать, что шар черный, потому что он коричневый".
Другой как вскинется: "Ты что, ослеп? Он желтый!" - "Желтый?! Да ты..."
Слово за слово, и разодрались тоже. Ну, сам понимаешь, за ними появились
еще двое. И еще. Часу не прошло, а там такая драка, жуткое дело. Приплелся
еще один старик: "Вы что, ребята, с ума посходили? Какой вам шар? Нету
никакого шара". Они и ему дали по ушам. Скоро такая толпа собралась,
конца-краю не видно, и все дерутся. И все орут: "Белый! Желтый! Черный!
Лиловый! Красный! Голубой!" Ну, дерутся, аж кости трещат. Страшное дело.
- И дальше что?
- Все.
- Бред какой-то.
- А хочешь знать, какой был шар? - наклоняясь к Мокшину, спросил
водитель и подмигнул.
- Ну?
- Лапезовый.
- Чего?
- Пусиный, говорю, гутяевый.
- Гутяевый, значит? - громко спросил Мокшин и взял водителя за плечо. -
Будем, значит, ребята, врать направо и налево?
- Ты на меня собак не вешай, - водитель убрал руку Мокшина и поднялся,
- правда - дело святое. Правды и Мамай не съел, слыхал поговорку? Правда -
это правда. А есть еще... милосердие называется. Красиво? Мило-сердие...
Очень медленно трамвай двинулся с места. Водитель с индифферентным
видом смотрел в окно. Снова по обе стороны тянулись и тянулись черные
пустые поля. Только их видел Мокшим, а еще - горизонт.



19

Дождя здесь не было. Четкой линией горизонт отделил землю от
бледнеющего вечернего неба. Трамвай шел к горизонту.
Горизонт приближался. Когда до него осталось всего каких-нибудь сто
метров, вагон резко затормозил и все двери открылись. Мокшин вышел,
разминая затекшее тело. Уже начинало темнеть. Трамвай стоял, передние
колеса его зарылись в грязь. Пахло полынью, хотя ни единого стебелька
нигде не было видно. Ни травинки.
Потоптавшись у вагона, Мокшин неуверенно двинулся вперед, к горизонту.
Из-под обрыва потягивало холодом. В черной глубине, посвечивая, не
торопясь проплывали созвездия. Двигался, разворачиваясь, сносимый течением
ковш Большой Медведицы. Легкая и плоская, как фанерка, скользнула луна.
Мелкая россыпь блестящих звезд рыбачьим косяком промчалась мимо.