"Вениамин Каверин. Муисто" - читать интересную книгу автора

сне надеялся, что к утру подморозит. Но мы вышли, и стал накрапывать дождь.
Я вырос на севере. Мне тридцать лет. Первые дожди проходят в этих
местах приблизительно месяцем позже. В июне здесь бывают снежные бури. Но
это был дождь легкий, тонкий, усиливающийся с каждой минутой. Дождь и резкий
ветер в лицо.
Трудно разведчику в далекой дороге менять зиму на лето. Что такое снег?
Это друг, который тебя понимает. Вьется, падает между сопками лыжня, петляет
и вдруг пропадает, сбивая погоню со следа. Друг изменил. Еще несколько
часов, и мы бросили лыжи.
Легко сказать - мы бросили лыжи! Теперь мы могли есть только раз в
день. Путь стал втрое длиннее. Мы шли, до колен проваливаясь в мокрый снег.
И не было ничего легче, как напасть на наши следы, потому что их можно было,
пожалуй, разглядеть с самолета. Ничего, мы шли! Еще восемьдесят километров,
и ты вспомнишь, что у тебя есть жена или мать. Товарищи встретят тебя и
поздравят с благополучным возвращением из мрачной страны, которая в
"Калевале" зовется страной Похьелы.
Это были вторые сутки на обратном пути - однообразные сутки, полные
ветра и дождя и снова дождя и ветра. Мы шли в мокрых ватниках, в мокром
белье. Хлеб превратился в кашу, а каша - концентрат - в холодную похлебку,
которую мы запивали дождем. Но ни одна капля дождя не упала на документы и
фото.
Конечно, было бы легче, если бы можно было снова сделать привал. Но с
той минуты, как пошел дождь, об этом нечего было и думать. Мокрые с головы
до ног, мы садились на мокрую землю, и холод, который бежал от нас, пока мы
шли, теперь приближался и каждому протягивал холодную руку.
Мы шли, и нам снился жаркий полдень на берегу реки, июльский полдень,
большое солнце в зените.
Где-то на земле есть огонь, у которого можно обсушить одежду, погреть
руки, полежать с закрытыми глазами. Где-то сидят у печки люди в толстых
шерстяных чулках и долго разговаривают, земляки заглядывают в избу и с
уважением слушают рассказы. Вперед, разведчик! Еще рано думать о родных. До
родной земли шестьдесят километров.
Первым стал сдавать самый молодой из нас - Вася Каратаев, мальчик,
который ушел на войну из десятого класса. Он был отличный сапер и отличный
минер. Он любил говорить: "Сапер ошибается только раз в жизни". Высокий,
гибкий парень, немного слишком красивый для разведчика, то есть слишком
заметный. Он шел в стороне и вдруг лег, а когда мы подняли его, сказал, что
хотел немного отдохнуть, а потом догнать нас на лыжах. Лыжи были зарыты в
снег за ночь пути до этого места. Я взял его за плечи и посмотрел в глаза. Я
понял это чувство, когда все равно: умереть или жить. Я сказал ему: "Нужно
идти, Вася", и он пошел, потому что знал: если он упадет, мы понесем его, и
нам станет еще тяжелее.
Мы шли вперед. Мы даже пели иногда, разумеется, шепотом, потому что в
рейде всегда говорят шепотом; когда возвратишься, даже странно слышать
громкую речь. Мы не думали о смерти - черт с ней! Мы ели консервы на ходу и
пили спирт - глоток в награду за километр, и кровь стучала в виски. Мы сняли
ватники и шли в одних свитерах, и пот на наших спинах замерзал, превращаясь
в иней.
Впереди было самое трудное. Впереди было то, о чем лучше было не
думать. Тут Панин остановил меня.