"Дмитрий Казаков. Ночь судьбы" - читать интересную книгу автора

снегопада, словно помнил дорогу наизусть. Не терял направления, даже когда
приходилось петлять, обходя завалы.

Охотник

Хорт шел по лесу спокойно, уверенно. Вокруг знакомые места, на ногах -
сделанные им самим снегоступы. Чего бояться? День не для промысла, не велит
"Книга Дней" охотиться в день Осла, так что Хорт обходил лесные угодья
больше по привычке. Не сидеть же целый день дома?
Дошел до приметного знака - огромной сосны-выворотня, чьи корни
раскоряченным пауком торчат из-под снега, и тут охотника настиг приступ. В
груди засипело, словно туда поместили дырявые кузнечные мехи. Воздух
загустел острыми иголочками, отказался лезть в мгновенно окостеневшее горло.
Хорт остановился, привычно напрягся, сдерживая животное желание
вдохнуть. Делать этого пока нельзя, воздух сейчас - яд. И лишь когда в
глазах потемнело, а в висках застучали тяжелые молоты, он позволил тонкой
струйке проникнуть в измученную грудь.
Долго еще стоял, отдыхая, подставляя лицо падающему снегу. Еще два раза
пришлось сдерживать дыхание, пока не ушло противное сипение. Хорт давно
привык к болезни, к ужасным, выматывающим приступам. Они преследовали его с
раннего детства, не помогали лекарства, не помогала магия.
Он сам научился справляться с приступами, сам и вел хозяйство. Какая
девка пойдет за неизлечимо больного? Вот и жил охотник бобылем, на отшибе.
От Болотных Выселок, ближайшей деревни, добрых две версты. Болезнь не мешает
ставить капканы, сети, рыть ловушки, бортничать, да и сидеть в засаде,
поджидая дичь, почти не мешает. Добычу Хорт сбывал в деревне, меха возил на
торг в Весеград, ближайший городишко.
Восстановив дыхание, двинулся к дому. Стемнело, да и снегопад усилился.
Заблудиться Хорт не боялся, но зачем торчать на морозе ночью? Вот и изба,
стоит средь могучих сосен, маленькая и неказистая. Иной раз так занесет
снегом, что откапываться приходится. Зато тепло, и ветер не беспокоит.
Собаки Хорт не держал, незачем. Свой нюх не хуже собачьего, а слуху
позавидует даже рысь.
Привычно скрипнула дверь, пахнуло теплом. Охотник снял полушубок,
снегоступы, разулся. Из сеней перешел в горницу, в единственную комнату
своего обиталища. Пахнет здесь шкурами и черствым хлебом. В печи, что по
заветам предков занимает северо-восточный угол, оранжевыми глазками моргают
угольки. Дрожащий желтый свет лучины вырвал из тьмы небогатое убранство:
лавки, стол, лари.
Лавка скрипнула под телом охотника, рука его потянулась под стол, к
небольшому ящику. Там лежит выменянная на прошлой неделе на шкуры фляга с
самогоном. Хорт выудил булькающий сосуд и неожиданно замер. Среди вечного
шума леса за стенами послышались ему чужие, неправильные шорохи. И точно,
скрипнул снег у крыльца, раздались голоса.
- Держись, Леслав, мы пришли, - произнес кто-то, и Хорт вздрогнул;
голос показался знакомым.
В дверь постучали.
- Входите, - сказал охотник, пряча флягу. Рукой же нащупал топор.
Послышалась возня в сенях, затем дверь отворилась. Вошли двое мужчин.
Вглядевшись в лицо первого из них, хозяин обмер, а затем усмешка исказила