"Эммануил Генрихович Казакевич. Весна на Одере (про войну)" - читать интересную книгу автора

это, почувствовал, что улыбается мечтательной, нежной и, как он сразу
решил, бессердечной улыбкой. <Выходит, - подумал он, - я радуюсь тому, что
она осталась без мужа?! Никак не ожидал от себя этакой подлости!>
Он постарался принять серьезный вид.
Встреча с Таней, да еще в такой день, означающий скорый конец войны,
показалась ему глубоко знаменательной.
Таня была <старой знакомой> - это обстоятельство играло для Лубенцова
очень важную роль. Их отношения, таким образом, не должны были носить
характера той нередкой на войне скоропалительной <дружбы> мужчины с
женщиной, дружбы, которая претила ему и которой он избегал.
<Старая знакомая>! Эти слова были необычайно приятны Лубенцову, они
освобождали его от чувства робости, испытываемого им в присутствии
случайно встреченных женщин, слишком хорошо знающих, чего от них хотят.
В мыслях о Тане и о будущих встречах с нею прошло все время до
прибытия в деревню, где расположился, вероятно на несколько часов, штаб
дивизии.
Здесь Лубенцов сразу окунулся в отлично знакомую ему атмосферу
хлопотливой, хотя и не очень торопливой деятельности, свойственной всем
штабам, где бы они ни находились.
Дивизионные разведчики разместились в большом, густо побеленном доме
на западной окраине деревни.
Дом был полон белых перин и стенных часов разных размеров,
отличавшихся таким простуженным звоном, словно они просились под эти
перины.
Над дверьми, над кроватями и в простенках висели напечатанные на
картоне древнеготической вязью изречения в стихах - главным образом на
тему о необходимости довольствоваться малым и о преимуществе тихого
семейного счастья перед мирской суетой. Под стишками висели фотографии
двух улыбающихся германских солдат - видимо, сыновей хозяина дома - на
фоне улиц и площадей европейских столиц: Копенгагена, Гааги, Брюсселя и
Парижа. Сыновья хозяина не довольствовались малым!
В армии всё узнается быстро: разведчики уже знали, что их начальник
вернулся. Они пришли его встречать, и хотя были сдержанными людьми и
чувства свои проявляли редко, но Лубенцов не мог не заметить, что они рады
его возвращению.
Были тут старшина Воронин - легендарный разведчик, смуглый,
маленький, юркий, с хитрым лисьим личиком; степенный, знающий себе цену
старший сержант Митрохин; командир разведывательной роты, молоденький
капитан Мещерский; ординарец Лубенцова - замкнутый и чудаковатый сержант
Чибирев.
Вечно небритый, избегающий каждого лишнего движения, апатичный
переводчик Оганесян сидел на одной из перин, но при виде Лубенцова
проворно вскочил; гвардии майор оценил эту жертву и поторопился сказать
<вольно>, после чего переводчик с облегчением снова опустился на перину.
- Значит, вы в академию не едете? - застенчиво спросил Мещерский.
- Нет, уж после войны поеду, - сказал Лубенцов.
Начались расспросы: что говорят в штабе армии, что предпринимают
немцы на других участках фронта?
Все были в приподнятом, праздничном настроении. Один из разведчиков
сказал, восторженно размахивая руками: