"Эммануил Генрихович Казакевич. При свете дня (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

долгим прощальным взглядом, поднял на Слепцова серьезные глаза и сказал:
- Садитесь, пожалуйста. Мы позавтракаем вместе.
Приняв не без внутренней борьбы такое решение, Юра явственно
повеселел, у него будто камень с души свалился. И, заметив в нем эту
перемену, Слепцов тоже оживился, встал с места и воскликнул:
- Хотя я и не очень голодный, но не откажусь, раз ты меня
приглашаешь! Только уж не обижайся, я и свои харчи к твоим прибавлю.
Он подошел к вещмешку, ловко развязал его единственной рукой и стал
молча выкладывать из него на стол свертки, один другого аппетитнее и
жирнее. На столе понемногу образовалась горка вкуснейшей еды, среди
которой были связки копченой и вяленой рыбы и полосы жареного мяса.
Мальчик смотрел на все это и не верил своим глазам. Потребовалось
трехкратное приглашение Слепцова, чтобы Юра принялся за обильную пищу,
ненормированную, жирную, острую и притом еще пахнущую дальними дикими
пространствами, где рыбу не покупают в магазине, а ловят в больших реках,
а мясо достают с помощью ружья и ножа. Юра опьянел от еды и, как все
пьяные, стал болтлив. За время завтрака он успел поведать Слепцову немало
своих горестей и радостей, в том числе обиду на учительницу географии,
несправедливо ставившую отметки, подробности своей ссоры с приятелем,
неким Федей, историю разных находок и пропаж и многочасовых прогулок в
одиночестве или стаей, с ленивым глазением на уличную жизнь большого
города, с сованием носа во все уличные перепалки и во все раскрытые окна
нижних этажей.
Слепцов слушал внимательно, иногда покачивая головой, как бы в
подтверждение своего внимания или в знак согласия. Потом он спросил:
- Кем ты желаешь быть? - И тоном всесильного человека, от которого
зависит все, добавил: - Ты не тушуйся, скажи.
Может быть, человек, выложивший на стол такую гору вкусной еды, и
впрямь показался Юре всесильным. Так или иначе, он откровенно признался в
том, что хочет быть летчиком-истребителем. Слепцов вошел к нему в такое
доверие, что Юра чуть было не высказал ему свою самую главную и самую
постоянную мечту - обычную, хотя и тщательно скрываемую, лелеемую в
дальних тайниках души сладкую мечту всех мальчиков, много болевших и
физически слабых, но в то же время (может быть, именно поэтому) очень
самолюбивых: быть силачом, притом самым сильным силачом на свете. И вовсе
не ради почестей и славы. Он был бы готов согласиться на то, чтобы никто
на свете не знал о его силе - до поры до времени, до первой увиденной им
несправедливости: большие обижают маленького, сильные - слабого, злые -
доброго, богатые - бедного, многие - одного.
Глядя исподлобья на Слепцова и отмечая про себя нежность слепцовского
взгляда, Юра тем не менее не решился рассказать сибиряку о своей мечте,
понимая, в сущности, что это детская мечта, слишком прекрасная, чтобы быть
осуществимой. При этом он с практичной и печальной мудростью ребенка,
редко в своей жизни евшего досыта, подумал, что, если бы у него каждый
день был такой завтрак, как сегодня, он и в самом деле мог бы стать
силачом. В связи с этой мыслью ему пришло в голову, что он слишком увлекся
чужой едой; и, вместо того чтобы потянуться за очередным куском рыбы, он,
помедлив минуту, откинулся на спинку стула.
- В школу, что ли, пора? - спросил Слепцов.
- Нет, я во второй смене, - ответил мальчик. - Мне нужно уроки