"Эммануил Генрихович Казакевич. Приезд отца в гости к сыну (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

сильных руках легонько подскакивал под самую люстру, глядя на
многочисленные стеклянные подвески не без опасений.
После ужина стол задвинули в угол, а стулья расставили вдоль стен. У
женщин разгорелись глаза. Заиграл патефон. Начались танцы. Только Дарья
Алексеевна, проголодавшаяся, как волк, приткнулась к столу и села есть уже
остывшие пельмени одновременно ухитряясь, невзирая на шум, заглядывать в
книжку.
Комната была не очень большая, танцевали впритирку друг к другу, как
в американском баре, но это не только не мешало никому, но еще больше
веселило всех. Не обходилось без вольных шуточек танцующих с чужими женами
по адресу нетанцующих мужей, а также встречных острот, обмена на ходу
парами, флирта "понарошку" и взаправду. Царило свободное интимное, но не
разгульное веселье, какое бывает в компаниях, все праздники проводящих
вместе, где все друг к другу привыкли, каждый знает слабости другого
лучше, чем свои собственные, все связаны многолетней дружбой и взаимной
симпатией, не исключающей, правда, заочных маленьких сплетен и довольно
злых подкалываний по поводу совершенных промахов. Постороннего, попавшего
в эту среду, легко собьют с толку намеки на неизвестные ему события,
собственные, только данному кругу принадлежащие словечки и прозвища, и
некий условный, связанный с общим производством и совместным
времяпрепровождением жаргон, который понятен только здесь и больше нигде
на свете.
Танцевали долго и самозабвенно. Как обычно, тут главенствовала Любовь
Игнатьевна. На ее лице было при этом написано особого рода равнодушие,
которое составляет высший шик среди магнитогорских замужних женщин; оно
призвано свидетельствовать о чистоте их помышлений, о том, что для них
главное в танце - вовсе не партнер, не мужчина, а танец сам по себе, что
это вопрос чистого искусства, и только. Хотя Любовь Игнатьевна танцевала
на первый взгляд неторопливо, сдержанно, даже незаинтересованно, но ее
плавная иноходь была куда мощнее и опаснее, чем резвый галоп других
танцорш, и действительно, она перетанцевала всех. Когда остальные уже без
сил сидели, развалясь на стульях и диванах, лишь она, да кокетливая
Екатерина Степановна Ульянова, да приезжая - молодая жена полковника
Гончаренко еще были на ногах. Потом приезжая повалилась в изнеможении на
диван, прямо на руки своему мужу. Тут переменили пластинку, гармоника
заиграла "русского". Любовь Игнатьевна и Екатерина Степановна
остановились, как вкопанные, их глаза сразу стали хитрыми-хитрыми, и они
пустились в пляс.
Но мужчины никак еще не могли "соответствовать". Лишь изредка,
подстегнутые особенно удалым перебором гармошки или уж очень лихим
коленцем и настойчивым вызовом одной из двух неутомимых плясуний,
кто-нибудь из мужчин прохаживался по комнате с перестуком каблуков или как
будто в отчаянии кидался на полминуты вприсядку с таким напряженным лицом,
словно прислушивался, не донесется ли ответного стука снизу, из подпола,
или даже с противоположной стороны Земли; не получив ответа, он
разочарованно и сконфуженно опять усаживался на диван, а вместо него
выскакивал кто-нибудь другой.
Потом снова сменили пластинку, но Екатерина Степановна больше не
могла, и лишь одна Любовь Игнатьевна гордая своей победой над соперницей,
опять замерла, сделала томные глаза и пошла по кругу плавной походкой