"Александр Петрович Казанцев. Купол надежды" - читать интересную книгу автора

стоит, какую избу занимает.
С мальчишками местными встретился, покалякал малость. Прикинулся
беженцем, потерявшим родителей. Мне и поверили.
Сведения, которые я в отряд принес, пригодились. И повел я боевую
группу во главе с Геной Ревичем в деревню, к той самой избе, где штаб части
расположился.
Конечно, оружия для меня не нашлось. Мало его в отряде. Но я сам себя
вооружил. Наполнил молотым перцем бумажный фунтик с трубкой, из веточки
сделанной. И как нажмешь на него - струя перца вылетает, как трассирующая
очередь. И на пистолет даже похоже.
Гена Ревич меня вперед послал. И наткнулся я сразу на часового.
Здоровый такой бугай. Схватил меня за шиворот и вопит:
- Хальт! Шмуциг кнабе! Руссиш швайн!1
Тут я ему и задал перца, выпустил в глаза струю.
Гитлеровец автомат выронил, взревел и меня отпустил. Начали офицеры из
избы выскакивать. Почему часовой ревет, а пальбы нет?
И все - прямо на Гену Ревича. Он их и приканчивал. А трофейное
оружие - безоружным бойцам.
И только тогда ворвались наши в избу - разгромили штаб.
В деревне тревога: фашисты носятся, кто в касках, кто в кальсонах. Не
знали они еще тогда про партизанскую войну. Блицкриг по нотам разыгрывали.
Наши отошли. А меня в деревне оставили - увидеть, как и что.
Наткнулись на меня разъяренные фрицы, схватили. Ну я реветь как
заправский пацан. Они по-своему лопочут. Дали мне пинка... Я к своим
пробрался. Так и вооружался помаленьку наш отряд. Пробыл я в нем неполных
два годах, пока с регулярной армией не соединились.
А потом воевал, как и все. Теперь уже в пехоте, не в авиации. Меня в
шутку звали "сыном полка". Бывали такие приставшие к частям мальчуганы.
Гены Ревича я больше не видел. Думал: или погиб он где, а если жив
остался, то, может быть, Берлин брал.
Я до Берлина не дошел.
После госпиталя направили меня в тыл, а потом демобилизовали. Кто-то
придумал, будто я годы себе прибавил нарочно. Все не верили, что я и впрямь
взрослый.
Опять мне до смерти обидно было.
Отправился я на Смоленщину.
Добрался до родной деревни, а там - пепелище. Кое-где печки да трубы
торчат. И некому рассказать...
Так один я и остался.
Пробовал в организации обращаться. Помочь не могут. Предлагают - в
детдом, а моим рассказам о партизанщине не верят.
Ушел я с родной Смоленщины, поехал в Москву. И посмотрел там Великий
Праздник Победы.
Толкался я в толпе на Красной площади. Радость вокруг, все обнимаются,
целуются. Кто с орденами и медалями - тех качают.
А я?.. Я радовался. Мало ли подростков здесь терлось, победу
праздновали. Словом, за участника Великой Отечественной войны я не сошел. А
счастлив был вместе со всеми".