"Джакомо Джироламо Казанова. История моей жизни " - читать интересную книгу автора

воспевая эротические битвы, но нигде, кроме его мемуаров, не встретишь
описания любви как тяжкого физического труда, как в сцене "перерождения"
маркизы д'Юрфе. Казанова покупал понравившихся ему девиц (более всего ему по
душе были молоденькие худые брюнетки), учил их любовной науке, светскому
обхождению, а потом с большой выгодой для себя переуступал другим --
финансистам, вельможам, королю. Не стоит принимать за чистую монету его
уверения в бескорыстии, в том, что он только и делал, что составлял счастье
бедных девушек, - это был для него постоянный источник доходов.
Но в середине жизни наступает пресыщение, подкрадывается утомление. Все
чаще начинают подстерегать неудачи. После того как в Лондоне молоденькая
куртизанка Шарпийон изводит его, беспрестанно вытягивая деньги и отказывая в
ласках, великий соблазнитель надламывается. "В тот роковой день в начале
сентября 1763 я начал умирать и перестал жить. Мне было тридцать восемь
лет". Все менее громкими победами довольствуется он, публичные девки,
трактирные служанки, мещанки, крестьянки, чью девственность можно купить за
горсть цехинов, - вот его удел. А в пятьдесят лет он из экономии ходит уже
к женщинам немолодым и непривлекательным, живет как с женой со скромной
белошвейкой. Чем ближе к концу мемуаров, тем чаще он хвалит себя за
умеренность, разумный образ жизни ("Жизнь я вел самую примерную, ни
интрижек, ни карт"), все больше говорит о болезнях.
Казанова делается расчетливым - и перестает быть авантюристом. Его
покидает вера в счастливую звезду, та, что вела его по жизни. Игрок по
натуре и профессии, не считавший зазорным "поправить фортуну", он уже боится
сесть за карты, боится проиграть. Казанова скитается по странам, которые ему
вовсе не по душе, все же рассчитывая найти себе там покойную службу до конца
дней. После того как он побоялся слишком понравиться Фридриху II и не сумел
войти в доверие к Екатерине II, он стал все ближе и ближе подбираться к
родной Венеции. И чем необратимей уходила его сексуальная сила, тем
интенсивней становилась интеллектуальная деятельность. Все чаще возникают на
страницах мемуаров литературные споры, книги, библиотеки ("Не имея довольно
денег, дабы помериться силами с игроками или доставить себе приятное
знакомство с актеркой из французского или итальянского театра, я воспылал
интересом к библиотеке монсеньора Залуского") - прибежище последних лет.
Казанова сам начинает писать, причем отдается этому занятию со страстью,
самозабвением, работает без устали. Опровержение столетней давности "Истории
Венецианского государства", созданной французским дипломатом Амело де ла
Уссе (1677), помогает ему заслужить прощение у государственных инквизиторов
и возвратиться на родину. И тут воспоминания обрываются, хотя Казанова
постоянно обращался к ним, думал, не довести ли их до конца. "История моей
жизни до 1797 г." - так значилось в рукописи. Но повествовать о том, как
перешел в лагерь бывших своих врагов, стал тайным осведомителем инквизиции,
было невозможно - искатель приключений, чей образ он создавал в мемуарах,
умер. "Что до мемуаров,-- писал Казанова своему другу Ж. Ф. Опицу в 1794
году,--то боюсь, что брошу их, как они есть, - перевалив за рубеж
пятидесяти лет, я могу рассказывать лишь о печальном, отчего сам
печалюсь..."
Большую часть жизни Казанова провел в путешествиях. Что руководило им в
его постоянных блужданиях? Из мемуаров это понять трудно. Дальние прожекты
Казановы зачастую безосновательны, строятся на песке. Великого авантюриста,
как он уверяет, могла заставить передумать любая случайная встреча,