"Джакомо Джироламо Казанова. История моей жизни " - читать интересную книгу автора

После этого и многих иных разговоров, в продолжение которых Юсуф Али,
даже и не соглашаясь со мною, находил, что рассуждаю я весьма разумно, он
удивил меня предложением, высказанным если не в тех же словах, во всяком
случае, весьма сходным образом:
- У меня двое сыновей и дочь. О сыновьях я более не забочусь, они
получили уже положенную им часть от того, чем я владею; что же до дочери
моей, то, когда я умру, ей перейдет все мое состояние, а пока я жив, в моей
власти осчастливить того, кто возьмет ее в жены. Пять лет назад я женился на
молодой, но она не принесла мне ребенка и, уверен, уже не принесет, ибо я
стар. Дочери моей, которой дал я имя Зельми, пятнадцать лет, она красива, с
карими глазами и каштановыми волосами, как ее покойная мать, высока, хорошо
сложена, ласкового нрава, и воспитал я ее так, что она достойна завладеть
сердцем самого султана. Она знает по-гречески и по-итальянски, поет,
аккомпанируя себе на арфе, рисует, вышивает и всегда весела. Ни один мужчина
в мире не может похвалиться, что видел ее лицо, меня же любит она так, что
во всем полагается на мою волю. Девушка эта - сокровище, и я вручу его
тебе, если ты согласишься отправиться на год в Андринополь, к одному моему
родственнику, дабы он научил тебя нашему языку, вере и обычаям. Через год ты
вернешься и, как только примешь мусульманство, дочь моя станет твоей женой,
у тебя будет дом, покорные рабы и рента, чтобы ни в чем не знать нужды. Вот
и все. Я не хочу, чтобы ты отвечал мне ни теперь, ни завтра, ни в любой
другой назначенный срок. Ты дашь ответ, когда Гений твой велит ответить и
принять мой дар; если же ты не примешь его, то незачем в другой раз и
говорить об этом. Не советую об этом деле и размышлять, ибо я заронил семя в
твою душу, и отныне ты более не волен ни противиться своему предназначению,
ни принимать его. Не торопись, не мешкай, не тревожься, и ты лишь исполнишь
волю Бога и непреложный приговор своей судьбы. Такому, каким я узнал тебя,
тебе недостает для счастья лишь общества Зельми. Провижу, ты станешь одним
из столпов Оттоманской империи.
Сказав эту краткую речь, Юсуф прижал меня к груди и удалился, дабы я
наверное не смог дать ему ответа. Я возвратился к себе, предаваясь столь
глубоким раздумьям над предложением Юсуфа, что даже не заметил пройденного
пути. Оба балио, равно как день спустя и г-н де Бонваль, приметили мою
задумчивость и спросили о причине ее, но я осмотрительно промолчал. Я
полагал, что сказанное Юсуфом более чем верно. Предмет был столь важным, что
мне не подобало не только никому говорить о нем, но и думать до той минуты,
пока дух мой не обретет покоя и уверенности, что никакому дуновению не
нарушить того равновесия, в каком я должен был принять решение. Все страсти
мои, предубеждения, предрассудки и даже известный личный интерес должны были
умолкнуть. Назавтра, проснувшись, я позволил себе чуть поразмыслить и понял,
что, думая, могу помешать самому себе принять решение и что если и должен
решиться, то лишь вследствие того, что нимало не думал. В таких случаях
стоики говорили sequere Deum*. Четыре дня я не бывал у Юсуфа, и когда
на
пятый явился, оба мы очень обрадовались; нам и в голову не пришло сказать
хоть слово о предмете, о котором, однако, по необходимости не могли оба не
думать. Так прошло две недели; но молчание наше происходило не из скрытности
и не из чего-либо, как только из дружбы и уважения, какое мы питали друг к
другу, а потому он, заведя речь о своем предложении, сказал, что, как ему
представляется, я обратился к какому-либо мудрецу, дабы вооружиться добрым