"Никоc Казандзакиc. Я, грек Зорба (Роман) " - читать интересную книгу автора

север, обосновался в Сербии, в горах у города Скопье, где, по его словам,
обнаружил залежи лигнита, окрутил несколько толстосумов, закупил
инструменты, нанял рабочих и опять стал копать в земле галереи. Он взрывал
скалы, проложил дороги, провел воду, построил дом, женился будучи уже
кряжистым стариком на красивой веселой вдове Любе, у которой от него родился
ребенок.
Нахлынули воспоминания, цепляясь одно за другое. Нужно было все
привести в порядок, заняться жизнью и приключениями Зорбы с самого начала.
Мне отчетливо видятся даже самые незначительные события, связанные с ним.
Стремительно проносящиеся в моей голове, они похожи на многоцветных рыб в
прозрачном летнем море. Все, что касалось Зорбы, не умерло во мне, оно стало
как бы бессмертным, И все-таки в эти дни какое-то беспокойство снедает
меня-я уже два года не получаю его писем, а ведь ему за семьдесят, может
быть, он в опасности. Да, он наверняка в опасности, иначе я не могу
объяснить охватившее меня внезапно желание отбросить свои заботы и вспомнить
все, о чем он мне рассказывал, что он сделал, и запечатлеть это на бумаге.
Как будто я хочу отвести смерть, его смерть. Боюсь, я не книгу пишу, а речь
для панихиды. Мне уже сейчас ясно, что эта книга имеет все признаки
панихиды. Украшенное блюдо с кутьей, густо посыпанной сахаром, на котором
корицей и медом выложено имя Алексис Зорба. Я смотрю на это имя и во мне
сразу вскипает синь критского побережья. Слова, смех, танцы, застолья, тихие
беседы, закаты, круглые глаза с нежностью и пониманием устремленные на меня,
будто радовавшиеся каждой минуте, перед расставанием навсегда. При взгляде
на это украшенное поминальное блюдо в глубине моего сердца помимо моего
желания возникает череда других воспоминаний, с первого же мгновения к тени
Зорбы присоединилась еще одна дорогая тень, за ней еще одна - какой-то
разорившейся крашеной, пожившей женщины, которую мы с Зорбой повстречали на
песчаном берегу Крита.
Вне всякого сомнения сердце человека похоже на яму, полную
крови. Если ее разрыть, к ней побегут испить влаги, чтобы вновь обрести
жизнь, все жаждущие неутешные души, которые все теснее толпятся рядом с нами
и отбирают воздух. Они торопятся испить крови нашего сердца, ибо знают, что
другого воскрешения нет. И первым спешит своими широкими шагами Зорба,
сбивая с ног другие тени, ибо знает, что панихида сегодня по нему. Дадим же
ему нашу кровь, дабы он ожил. Сделаем все возможное, чтобы пожил еще этот
изумительный гурман, трудяга, любитель женщин и босяк. Это самая широкая
душа, самая прочная плоть, самый свободный дух, которые встречал я
когда-либо в жизни.


1.

Впервые я встретился с ним в Пирее. Я приехал в порт, чтобы
сесть на судно, идущее на Крит. Светало. Шел дождь. Дул сильный сирокко,
срываемые им брызги с волн достигали маленького кафе. Его застекленные двери
были закрыты, в затхлом воздухе чувствовался запах шалфейной настойки.
Снаружи было холодно, и теплое дыхание оседало на стеклах. Пять или шесть
матросов, не смыкавших глаз всю ночь, закутанные в коричневые морские блузы
из козьей шерсти, пили кофе или шалфейную настойку и сквозь тусклые стекла
смотрели на море. Оглушенная ударами бурных волн рыба укрылась в спокойной