"Норман Казинс. Анатомия болезни " - читать интересную книгу автора

уже с трудом шевелил руками и ногами и поворачивался в постели. На теле
появились узелки, утолщения, затвердения под кожей - это указывало на то,
что поражен весь организм. В самый тяжелый момент болезни у меня почти не
размыкались челюсти.
Доктор Хитциг вызвал экспертов из реабилитационной клиники Говарда
Раска в Нью-Йорке. Они подтвердили и уточнили диагноз: анкилозирующий
спондило-артрит (болезнь Бехтерева).[5] Это означало, что соединительная
ткань в позвоночнике начала разрушаться.
Я спросил доктора Хитцига, каковы мои шансы на полное выздоровление. Он
откровенно признался, что один из специалистов сказал ему: у меня один шанс
из пятисот. Этот же специалист заметил, что лично он никогда не сталкивался
со случаями выздоровления при поражении практически всего организма.
Это заставило меня крепко призадуматься. До сего времени я предоставлял
докторам беспокоиться о моем состоянии. Но теперь я сам должен действовать.
Мне было абсолютно ясно, что, если я собираюсь стать одним из пятисот, лучше
самому что-то предпринимать, а не быть пассивным наблюдателем.
Я спросил доктора Хитцига, чем вызвано мое состояние. Оказалось, что
спровоцировать болезнь мог целый ряд причин, например отравление тяжелыми
металлами или осложнение после стрептококковой инфекции.
Я тщательно проанализировал все события, непосредственно
предшествовавшие болезни. Я ездил в Советский Союз в качестве руководителя
американской делегации по проблемам культурного обмена. Конференция
проходила в Ленинграде, а потом мы отправились в Москву, где у нас были
дополнительные встречи. Гостиница располагалась в жилом квартале, я жил в
номере на втором этаже. Каждую ночь под окнами громыхали дизельные
грузовики, так как неподалеку круглосуточно велось строительство жилого
дома. Дело было летом, и окна были открыты настежь. Я плохо спал по ночам и
утром меня даже подташнивало. В последний день пребывания в Москве, уже в
аэропорту, я попал прямо под струю выхлопных газов, когда рядом с нами
развернулся реактивный самолет, выруливающий на стартовую полосу.
Вспомнив все это, я подумал: а не стало ли то, что я подвергался
действию выхлопных газов, содержащих углеводороды, причиной, вызвавшей
болезнь? Если так, то правы врачи, предполагавшие отравление тяжелыми
металлами. Однако в этой прекрасной теории был один изъян. В поездке меня
сопровождала жена, и она осталась здоровой. Возможно ли, что только на меня
подействовали выхлопные газы?
Когда я проанализировал все еще раз, то решил, что есть, по всей
видимости, два объяснения. Одно связано с повышенной чувствительностью.
Другое - с тем, что я мог быть в состоянии адреналинового истощения и у
моего организма не хватило сил справиться с отравлением, тогда как в
организме жены иммунная система функционировала нормально. Сыграл ли
недостаток адреналина свою роль в заболевании?
Я снова тщательно перебрал в памяти все события, предшествовавшие
болезни. В Москве и Ленинграде состоялось много встреч, кроме тех, что были
запланированы. Заседания проходили ежедневно. Я допоздна засиживался за
бумагами: работа председателя комиссии требовала напряженного внимания.
Последний вечер в Москве был особенно тяжел, по крайней мере для меня. Глава
советской делегации устраивал прием в нашу честь на даче, в 35-40 милях от
города. Меня попросили приехать на час раньше, чтобы рассказать советским
делегатам о тех американцах, которые будут на обеде. Русские очень хотели