"Сергей Казменко. Сон разума" - читать интересную книгу автора

сущность, хотя как и прежде далек от ее разрешения. Я понял, что в основе
моих действий лежало убеждение, будто существо, наделенное живой душой, не
может быть абсолютным ничтожеством, не может быть абсолютно низменным и
неспособным возвыситься, что душа, которой мы наделены, которая позволяет
нам ощущать окружающий мир и самих себя в этом мире, самой природой
обречена на устремление ввысь, что нарушение этого закона есть
преступление против самого мироздания. Беды, невзгоды, страдания давят на
душу, втаптывают ее в землю, но мне казалось, что стоит освободить ее
из-под гнета - и она устремится ввысь, потому что если это неверно, то мир
обречен на гибель. Душа, живая душа неизбежно должна стремится ввысь - так
я считал прежде.
Я не знаю, верно ли это. Но я знаю, что избрал неверный способ для
освобождения души дрянного человечишки из моего кошмара от тоски и
безысходности. Понемногу, постепенно я заполнил мир моих видений светом,
дал ему небо над головой и твердую землю под ногами, изгнал прочь тлен,
мрак и запустение, наполнил здоровьем и бодростью его тело. Но тоска в его
глазах не проходила, и я не мог отбросить прочь кошмарные видения
недавнего прошлого, отречься от него и позабыть обо всем, не победив этой
тоски.
И вот однажды он заговорил. До сих пор меня охватывает омерзение при
воспоминании об этом, до сих пор я не могу простить себе того, что пошел
на поводу у его низменных желаний. Но что еще мог я поделать, как мог я
воспротивиться его воле, которая нашла теперь выражение, если я, как и
всякий человек, не властен над своими мыслями и не могу стереть их из
памяти? А мысли мои - они-то и наполняли содержанием мир дрянного
человечишки, они - уже помимо моей воли - выполняли все его прихоти, и я
уже ничем не мог воспрепятствовать ему. Какое-то время - всего несколько
дней, потому что дальнейшее произошло слишком стремительно - я даже
помышлял о самоубийстве. Но меня останавливала мысль о том, что, совершив
его, я вместо покоя и забвения могу оказаться вечным пленником дрянного
человечишки. А потом уже было поздно...
Я прекрасно помню, как это случилось, в мельчайших подробностях могу
описать окружение, доносившиеся до меня звуки и запахи этого мира,
одинокую и унылую фигуру дрянного человечишки передо мной. До того момента
он не показывал ни малейшего намека на то, что знает о моем существовании,
и я, странствуя вслед за ним по миру моих сновидений, казался сам себе
бесплотной тенью, сущностью, лишенной облика. И вдруг, совершенно
неожиданно, он повернулся ко мне и, скривив губы в гнусной полуухмылке,
произнес: "бабу бы", произнес, глядя мне прямо в глаза своим водянистым,
тусклым и мерзостным взглядом, так, что я содрогнулся от омерзения и...
жалости. Потому что в этом стоне его тоскливой и мерзостной души услышал
вдруг не только выражение похотливых желаний, но все ту же тоску, которую
рождает одиночество и никчемность. И - еще неосознанно, еще интуитивно -
почувствовал, что терплю поражение в борьбе со своим кошмаром, ощутил, еще
не решаясь самому себе в том признаться, что, стремясь освободить его душу
от гнета низменного, дать ей силы для полета, я сам, своею волей лишаю ее
желания стремиться ввысь. Потому что, наверное, это стремление, если оно
есть, должно само бороться с трудностями, чтобы обрести силу.
Я не смог противостоять ему, хотя и пытался. Он получил желаемое, а
потом уже без задержек получал все, чего только хотел - море и горы,