"Аля Кудряшева. Открыто: Стихотворения " - читать интересную книгу автора

вылит, у меня весна и мир насквозь преисполнен светлой чувственности,
прозрачной струны навылет. От движений резких высыпались все маски, ощущаю
себя почти несразимо юной, я вдыхаю запах велосипедной смазки, чуть усталый
запах конца июня. Я ребенок, мне теперь глубоко неважно, у кого еще я буду
уже не-первой. А вокруг хохочет колко и дышит влажно, так что сердце
выгибает дугой гипербол.
И становится немножко даже противно от того, что я была неживей и
мельче, и мечтала, что вот встретимся на "Спортивной" и не ты меня, а я тебя
не замечу, и прикидываться, что мы совсем незнакомы, и уже всерьез устала,
совсем застыла, и когда меня кидало в холодный омут, оттого что кто-то
целует тебя в затылок. Только ветер обходит справа, а солнце слева, узнает,
шуршит облатками супрастина. Извини меня, я все-таки повзрослела. Поздравляй
меня, я, кажется, отпустила.
Это можно объяснить золотым астралом, теплым смехом, снежной пылью под
сноубордом, я не знала, что внутри у меня застряло столько бешеных живых
степеней свободы. Я не стала старше, просто я стала тоньше, каждой жилкой,
каждой нотой к весне причастна, вот идти домой в ночи и орать истошно,
бесконечно, страшно, дико орать от счастья.
Мне так нравится держать это все в ладонях, без оваций, синим воздухом
упиваться. Мне так нравится сбегать из чужого дома, предрассветным холодом
по уши умываться, мне так нравится лететь высоко над миром, белым парусом
срываться, как с мыса, с мысли. Оставлять записку: "Ну, с добрым утром,
милый. Я люблю тебя. Конечно, в хорошем смысле".

* * *

Вот допустим, ему шесть, ему подарили новенький самокат. Практически
взрослый мальчик, талантлив и языкат. Он носится по универмагу, не
разворачивая подарочной бумаги, и всех вокруг задевает своим крылом. Пока
какая-то тетя с мешками по пять кило не возьмет его за плечи, не повернет
лицом и не скажет надрывным голосом с хрипотцой: "Дружок, не путайся под
ногами, а то ведь в ушах звенит". Он опускает голову, царапает "извини" и
выходит. Его никогда еще не ругали.
Потом он растет, умнеет, изучает устройства чайников и утюгов. Волосы у
него темнеют, он ездит в свой Петергоф, он рослый не по годам, и мать за
него горда, и у первого из однокласснжов у него пробивается борода. То есть
он чувствует, что он не из "низких тех", в восемнадцать поступает в
элитаейший Политех и учится лучше всех. Но однажды он приезжает к родителям
и застает новорожденную сестренку и сестренкину няню. Она говорит: "Тихо,
девочка спит". Он встряхивает нече-санной головой, и уходит, и тяжко сопит,
он бродит по городу, луна над ним - огромный теплый софит. Его еще ниоткуда
не выгоняли.
В двадцать пять он читает лекции, как большой, его любят везде, куда бы
он ни пошел, его дергают, лохматят и теребят, на е-мэйле по сотне писем
"люблю тебя", но его шаблон - стандартное черта-с-два, и вообще надоела,
кричит, эта ваша Москва, уеду туда, где тепло и рыжее карри. И когда ему
пишут про мучения Оль и Кать, он смеется и сообщает: "Мне, мол, не
привыкать". Он вообще гордится тем, что не привыкает.
И, допустим, в тридцать он посылает все на, открывает рамы и прыгает из
окна - ну потому что девушка не дала, или бабушка умерла, или просто хочет,